достается он только тем, кто первыми стали в очередь за едой. Все спешили успеть именно из-за ванильного пирога. Потому что его было мало, потому что он заканчивался… ЗАКАНЧИВАЛСЯ. Именно поэтому его выдавали по кусочку на квадратных тарелках, а не ставили на общий стол, чтобы каждый мог взять столько, сколько хочет. Так и мы — изолированы, потому что заканчиваемся. Будь нас много, никто бы не запирал нас на Острове, не стерег, не оберегал. Мы имеем ценность, но такую же, как у ванильного пирога — пока не съедят. От этих мыслей мороз шел по коже.
Избранных вывезли с Острова, и все превратилось в монотонную череду одинаковых дней и ночей, приправленных моим диким желанием знать больше. И я узнала. Тот, кто ищет, тот всегда находит. Кто знает, как сложилась бы моя жизнь, не сделай я этого, кто знает, может, все было бы иначе… и, может, стоило пустить всё на самотек ещё тогда. Нет, я не жалела. Ни об одном своем решении. Никогда. Сожаление — это непростительная слабость, признание собственной неполноценности, глупости, а я точно знала, что все свои ошибки я повторила бы снова хотя бы потому, что они привели меня к НЕМУ. Я, итак, замечала больше, чем раньше. Мне открывалась изнанка нашей жизни, вся та грязь и похоть, что нас окружала, бесконечное насилие, смерть, издевательства. Я видела, как надзиратели уводят изгоев в тот самый корпус, и они больше не возвращаются оттуда прежними. Превращаются в тени, в подобие людей. Да, отвратительно и ужасно, но чужие пороки иногда играют на руку, а любопытство сводит в могилу. Я поняла, что пока надзиратели зверствуют в корпусе, ворота остаются открытыми и псы загнаны в клетки.
Я дождалась ночи, наблюдая, как они тащат очередную жертву, и, тяжело дыша, с каким-то странным упорством, с пониманием — лучше не лезть, я все же пошла туда. В закрытый корпус, за два часа до рассвета. Когда на Острове все вымирает, и под покровом ночи я могла незаметно проникнуть в закрытый сектор.
Я не знаю, что толкало меня нарушить правила, какой дьявол вселился. Во мне всегда жил этот дух сопротивления, я шла наперекор всему, что мешало мне достичь моих целей. Тогда я еще не понимала, что это и есть тот пресловутый брак. Я проникла в здание и по памяти нашла те самые комнаты, где над нами проводил опыты Филипп. Конечно, не по собственной воле, хотя эта тварь наслаждалась нашей болью в прямом смысле этого слова, но приказы отдавали свыше, а он их выполнял. С изощренным удовольствием.
Со стороны отсека для отдыха доносились хриплые стоны, крики, сопение, рычание, и все мое тело снова покрылось мурашками. Я уже знала, что именно они там делают. То же самое, что и с ДР24. Возможно, когда-нибудь и мне пройдется пройти через это — мужскую похоть, насилие над плотью. Возможно. Не так ужасно и извращенно, как это делают надзиратели, но какая разница, как насиловать: вшестером или по одиночке, тело или душу, итог всегда один и неизменный — унизительное превосходство, и утверждение этого превосходства над более слабыми. Ничто так не ломает человека, как ущемление его свободы и права выбора. Мы все — жертвы массового изнасилования правительственной системой. Рабы. Не люди. Никто. А, точнее, ничто. Хотя мы не разделялись на возможности по половому признаку. Среди нас были девочки физически намного сильнее мальчиков…и не только физически.
Пункт управления, с которого Филипп отдавал приказы оказался открыт. Видимо, охрана принимала участие в кровавом пиршестве извращенцев.
Я подошла к мониторам, осмотрелась по сторонам, и мои глаза расширились от ужаса. Я видела списки. Все они на экранах, как на ладони. Цифры, зачеркнутые красными крестами, фотографии подростков, которые отбыли с Острова год назад. И наши. Их перечеркнутые, а наши обведенные в квадраты. Не нужно уметь читать, чтобы понять — ДР24 была права.
Никто из якобы Избранных не выживает. Их ликвидируют после задания. Цифры обозначают количество выполненных миссий.
— Твою мать! Ах ты ж сука!
Я вздрогнула и резко обернулась. Увидела одного из надзирателей. Его лицо с блестящими глазами, покрытое пятнами крови, раскраснелось и покрылось капельками пота, он на ходу застегивал ширинку. Двинулся ко мне, и в меня вселился дьявол, сгорающий от ярости, разочарования и отчаянной злости. Обречённого понимания, что теперь все равно, как, но я умру или от его руки, или потом, использованная и никому не нужная. Я отшвырнула его от себя с такой силой, что он отлетел в сторону, разбивая телом стеклянную стену и напарываясь спиной на один из осколков, пронзивший его насквозь.
— Су…ка! — с его рта, булькая, полилась кровь.
Я смотрела на него, застыв на месте, не в силах пошевелиться, пока мне не скрутили руки за спину и не толкнули на пол, лицом вниз, наступив на голову тяжелым ботинком, тыкая дулом автомата в спину.
— Чрезвычайная ситуация! Закрыть все отсеки, все сектора — ученик убил надзирателя. Ученик проник в командный пункт. Комендантский час! Не впускать и не выпускать за периметр!
Меня заперли в той самой комнате вместе с трупом надзирателя. Тогда я еще не знала, что за убийство ученика приговаривают к пыткам и смерти. Что он автоматически переходит в ранг изгоев.
А потом изнуряющие часы пыток, избиения под злорадным взглядом Филиппа, который с упоением выбивал из меня признания, а я упорно молчала. Мне нечего им сказать, кроме того, что я всех их ненавижу и желаю им смерти, а он читал это в моих глазах. Как самое очевидное. Только тогда я не осознавала, что ко мне не применили и десятой доли способов развязать язык — пытать по настоящему имел право только Хозяин.
* * *
Под ногами вязкий песок, он забивается между пальцами, обжигает босые ноги.
В спину то и дело врезается приклад автомата. Точно между лопатками… Подгоняя, не давая ни секунды передышки. И я морщусь от боли. Моя спина исполосована кнутом, материя липнет к коже, каждый шаг причиняет мучительную боль. Руки заломлены назад, и веревка натирает затекшие запястья. Нас всего трое. Мы одеты в робы заключенных-смертников. Черные балахоны до колен. Двое мужчин и я. Мне страшно. Я знаю, что сегодня умру. Нас будут пытать: отрезать пальцы, выдергивать ногти, протыкать барабанные перепонки раскалёнными спицами. Филипп красочно описал, как развязывают языки спецслужбы, как опустошают мозг, как одним движением могут раздробить все кости, остановить жизненно важные органы, разорвать изнутри, а потом
