к позвоночному столбу и заматывающие кишки в узлы. Скинув тяжёлую ношу и припрятав её среди полок стеллажей, Эмиль прислонился ухом к двери. Постояв так с минуту и ничего не услышав, Эмиль осторожно потянул за ручку. Дверь к его счастью поддалась и обнажила слабо освящённый коридор. Оглядев оба его конца, Лётчик, так спешно, как мог, двинулся вдоль стены в противоположную сторону от палат. Аптека. Лишь это слово вырываясь из-за пелены боли в такт пульсирующему наплыву крови к вискам.
Коридор вскоре закончился, оборвавшись очередной дверью. Открыв её, Эмиль вышел на лестницу, ведущую на второй этаж. Неуклюже взбираясь по ней, он проклинал каждую ступень, оставляя на сером мраморе разводы крови. Судя по всему, рана его ещё больше расширилась от движения, а одежда перенасытилась кровью, и больше не могла её впитывать. Лестница привела его к новому коридору, идущему в обе стороны. Эмиль понял, что если он выберет не то направления, то ему не хватит сил вернуться. Он просто рухнет посреди этого тёмного пространства, и будет большим счастьем издохнуть прямо там, а не очнуться в каземате. Он двинулся туда, где было меньше звуков и света. На глаза уже наползал частокол ресниц, и для того, чтобы прочесть таблички на редко встречающихся дверях, нужно было запрокинуть голову. Казалось, прошла вечность, прежде чем Эмиль врезался лбом в очередную дубовую дверь. Парень протёрся лицом об преграду, отчего на шероховатом полотне остался развод пота. Перед его глазами расплывалась надпись: «Склад». Неоднозначность написанного вызвала острое желание изрешетить табличку из пистолета. Уже ни на что не рассчитывая, Эмиль надвил на ручку. Дверь отварилась во внутрь, и Летчик буквально упал в комнату. В нос ударил столь желанный запах порошков и микстур. Звякнули от удара тела об пол склянки и шприцы. Эмилю захотелось закричать, но из его глотки вырвался лишь победоносный вой. Поднявшись, он начал перебирать содержимое полок, ища названия, похожие на те, что им надиктовывал инструктор из санбата. В ушах послышались отголоски насмешек сослуживцев, которые подтрунивали сосредоточенно выводящего в блокноте латинские слова Эмиля. Их куда больше интересовали стройные ноги медсестёр, выглядывающие из-под белоснежных халатов, и сосредоточенность молодого парня на премудростях перевязок веселила старших вояк.
«Кто теперь смеётся последним?» — Подумал Эмиль, сжимая склянку, на этикетке которой карандашом было выведено «Настой Опия». Внутренний триумф оборвал щелчок выключателя. Слегка ослепнув от вспыхнувшего света, Эмиль развернулся на звук, выставив руку с пистолетом. Проморгавшись, он увидел у двери Иранца в белом халате. Появление именно Иранца для Эмиля не было удивительным. Из короткого курса не военных дисциплин, которые преподавали в лётной школе, он знал, что задолго до его рождения выходцы из этой страны бежали от какой-то своей войны через Мирнерийское Княжество. Кто-то ушёл, а часть осела, подобно частичкам пепла среди бескрайних маковых полей — одного из символов Княжества. Многие говорили, что эти беглецы принесут на своих плечах беду. Менее суеверные клеймили пришлых ворами. Их часто выгоняли из городов жители, отчего те основывали небольшие поселения в диких местах. В общем-то на всём протяжении существования в Княжестве монархии Иранцам жилось тяжело. Их распределяли в отдельные городские кварталы, которые часто громили, облагали дополнительными налогами, запрещали поступать в учебные заведения, не пускали в городские советы и на важные должности, и запрещали торговать и молиться своему богу. Лишь после революции этот народ получил ряд послаблений, большинство из которых открывали путь к продвижению по военной службе. Удивительно, но Мирнерийские Иранцы успели расколоться намного раньше, чем сами Мирнерийцы. Некогда единый народ разошёлся, образовав группу Изукитов и группу Изувитов. Эмиль не знал подробностей. Ему было ведано лишь то, что названия эти происходили из различной манеры написания имени их главного пророка, и то, что консервативные Изукиты произошли из отринутых мигрантов, расселившихся по кроям Княжества. Они стремились сохранить традиции своей религии. Изувиты же, являлись потомками немногих, кто освоился среди горожан, и разделяли мысль о том, что вера христианская и их вера являются одним целым. Но это Эмилю было малоинтересно. Сознание его занимал лишь тот факт, что большинство Изувитов присоединилось к МДР, сформировав ряд специальных национал-освободительных-отрядов, а те кто не успел присоединиться, сгоняются МНР в специальные лагеря. Изукиты же, окончательно предав своих братьев активно записывались в МНР, формируя полицейские и карательные отряды, направляя свой гнев на ненавистных «изуверов». Эмиль не сомневался, что именно такой коллаборационист стоял перед ним. Сейчас эта Иранская крыса завизжит, прося своих повелителей о помощи. Эмиль попытался нажать на спуск, но пальцы свила судорога, а Иранец и всё вокруг раздвоилось и зашаталось. Эмиль сделал несколько шагов назад и осел на небольшой металлический столик, всё ещё держа мужчину на прицеле. На удивление тот не заорал, и даже не попытался напасть или сбежать. Он лишь осторожно приподнял руки и растопырил пальцы ладоней. На смуглой, лысой голове проступил пот, скапливающийся вокруг тонкой оправы очков. Он был так худ, что даже сквозь одежду было видно проглядывающие рёбра, ключицы, угол грудины, ости подвздошной кости, и угол берцовой. Зелёные глаза его выражали нескрываемое беспокойство, но источником его был не пистолет, и даже не Эмиль в целом. Иранец неотрывно смотрел на плечо Лётчика.
— Вам нужна помощь. — Произнёс он почти без акцента. — Я доктор.
— Рррр…назад! — Крикнул Эмиль, хотя незнакомец не сдвинулся с места.
— Я врач, вы ранены. Позвольте помочь.
— Помочь…как же. Так я и поверил МНР-овской крысе. Тебе только дай волю, вцепишься в руку зубами и отгрызёшь. А ещё лучше, вколешь чего-нибудь и за хозяевами побежишь. Я вижу, ты их много пригрел в этой норе. Ходите, в рты им заглядываете…перевязочки, инъекции, примочки. Они же враги свободного народа! Наши враги! Предатели революции! Они…они же таких как ты сотнями в лагеря, на лесоповалы и в шахты. Стреляют, душат, травят, забивают вас десятками. Хотя…тебе Изукиту это в радость, да? Тебе бы хотелось…
— Я Изувит по долгу крови. Вся моя родня Изувиты. Но мне горько от этого. Горько от того, что мой народ сам себя рвёт на части, как и твой. Горько от осознания того, что мы глупые дети, которые вечно стремятся разделиться, и жить каждый своим. И от самой мысли, что какому-нибудь Изукиту сейчас грозит опасность мне больно. Так что заткнись. Если ты решил, что знаешь всю правду, если считаешь, что всё понял на этой бойне, то я тебя расстрою. Ты всего лишь глупый мальчишка. Так что опусти пистолет, пока не натворил новых ошибок, и дай себя
