подтверждая, чем соглашаясь. — А если я захочу взять тебя с собой в путешествие?
— Отдельные комнаты. В конце ночи я сплю одна.
— Меня это вполне устраивает. В кровати никогда не бывает много лишнего места.
От одной мысли о Рамзесе, раскинувшемся на матрасе королевских размеров, у меня сжимаются бедра.
Он поднимает бутылку с вином и выливает остатки в мой бокал. Затем он вдавливает ножку в мою руку, его пальцы перехватывают мои.
— Как часто я могу иметь тебя?
Я делаю тяжелый глоток, пытаясь заглушить пульсирующее ощущение в глубине моих внутренностей.
Я профессионал. Чертов профессионал.
— Так часто, как только я беру трубку.
— Ты чаще встречаешься со своими любимыми клиентами?
Теперь моя очередь улыбаться. — Конечно.
— Хорошо. — Рамзес откинулся на спинку стула, удобно сложив руки на груди. — Если я не единственный твой клиент, то уж точно буду твоим любимым.
Я смотрю на него, раскинувшегося на своем месте, — его эго заполняет половину ресторана.
— Я не уверена, что ты продержишься неделю.
Рамзес смеется. — А как же я? Что, если я не буду счастлив?
Я опрокидываю в себя остатки вина и ставлю пустой бокал. — Единственные мужчины, которых я разочаровала, — это те, кого я бросила как клиентов.
Низко и мягко он говорит: — Я совсем не такой, как они.
— Так говорят все мужчины.
— Попробуй меня. — Рамзес наклоняется вперед, кресло под ним скрипит. — Я не хожу один раз. Я не делаю этого дважды. Я делаю это до тех пор, пока не буду удовлетворен.
Образы, проносящиеся в моей голове, заставили бы монашку отлучиться от церкви.
— Не могу дождаться, когда увижу это.
Взгляд Рамзеса — это ванна, а я — губка, впитывающая воду, тяжелую и теплую от головы до пальцев ног.
— Блейк… я думаю, мы с тобой надолго останемся друзьями.
Я думала, он скажет: — Я думаю, нам с тобой будет очень весело вместе.
На самом деле конец этого предложения придает моему лицу глупое удивленное выражение.
Приходит официант с моей карбонарой и портерхаусом, заказанным Симмонсом. Он растерянно смотрит на пустое место напротив меня и на массивную фигуру Рамзеса, которая материализовалась вместо него.
— Нам это не нужно. — Рамзес протягивает ему кредитную карту.
— Мне нужна моя, — замечаю я, пока официант уносит еду.
— Нет, не нужна.
— Потому что у тебя в кармане засунут сэндвич?
Рамзес встает из-за стола, отодвигая стул. — Потому что мы идем в место получше.
— Не дай шеф-повару услышать это от тебя.
— Он бы, наверное, согласился — если бы был честен.
Теперь мне стало совсем любопытно, и я поднялся на ноги.
— Куда мы идем?
Рамзес берет мою руку и укладывает ее в изгиб своей руки в жесте, который должен быть рыцарским, но вместо этого кажется пленением.
— Мы идем на наше первое свидание.
3
РАМЗЕС
— Ты сам ездишь? — спрашивает Блейк, когда видит, как Lincoln подъезжает к обочине.
— В основном.
Всегда.
Я держу дверь открытой, чтобы посмотреть, как она забирается внутрь, а еще потому, что захлопывать ее нужно довольно сильно.
Когда я сажусь за руль, она осматривает салон: циферблаты, рычаг переключения передач, сиденья цвета волчьей крови. Точно так же она осматривает салон, когда едет на Больмондские скачки. Что она ищет?
Я уже знаю ответ, потому что это то же самое, что я ищу, когда вхожу в комнату: она собирает информацию.
— Каков твой вердикт?
Ее глаза быстро перебегают на меня, словно она знает, что попалась. Не извинившись, она улыбается и говорит: — Ты действительно хочешь знать?
— Ударь меня, я выдержу.
Она следит за моими руками, пока я завожу машину, переключаю передачи и выезжаю на дорогу. — Я начинаю думать, что тебе это нравится.
Я бросаю на нее строгий взгляд.
— Даже не думай об этом. Ты не будешь ходить по мне в остроносых туфлях, как Лукас Ларсен, — ты так просто не отделаешься.
Слегка приподнятая бровь — это все, что я получаю. Ее реакции очень тонкие, и мне приходится внимательно следить за ними.
— Я понятия не имею, о чем ты говоришь.
— Все в порядке, он сам мне сказал. Ну, он сказал Бриггсу, и это одно и то же.
От ее смеха мне хочется делать очень плохие вещи.
— А в другую сторону информация поступает? Ты расскажешь Бриггсу все мои секреты?
Нет, но он рассказал мне твои.
— Не меняй тему.
Она поворачивает голову так, что вместо ее профиля я вижу ее прямо. То, как она использует зрительный контакт, сводит с ума — она смотрит на меня не так часто, как мне хотелось бы.
— Я бы никогда не стала обсуждать то, чем я занимаюсь, с другими клиентами.
Нет, я не обсуждаю. Она говорит "я бы НИКОГДА", как будто это вопрос глубочайшей чести.
Она как тигрица набрасывается на меня каждый раз, когда я подхожу к ее границам.
Я еще не целовал ее и думаю, как долго мне ждать.
— Без проблем. — Я кладу руку на спинку сиденья. Когда я переключаюсь с одной полосы на другую, я оставляю ее там. Ее волосы свисают через одно плечо. Кончиками пальцев я касаюсь ее оголенного затылка. — У нас есть вещи получше, о которых стоит поговорить.
— Например, о тебе, — говорит она.
— Именно так. — Я улыбаюсь.
Она окидывает машину еще одним взглядом. Этот взгляд театральный, чтобы заставить меня вспотеть. Она прикасается к крошечному медальону Святого Христофора на зеркале заднего вида. Ощущение такое, будто она прижала палец к моей грудной косточке, где он раньше находился.
— Думаю, простой ответ — ты не хочешь, чтобы люди думали, что ты стал очередным богатым придурком. Старинная машина не так бросается в глаза, как McLaren.
— Но ты никогда не пойдешь на простой ответ.
— Не в этот раз. — Она положила руку на пятидесятилетнюю приборную панель. — Это может быть сентиментально — старая машина твоего дедушки… — Она печально качает головой. — Но я боюсь, что все гораздо хуже.
— Поставьте мне диагноз, доктор.
Мягко, мягко, словно пальцы, поглаживающие мой позвоночник, она бормочет: — Все дело в контроле. Никто не может управлять этой машиной, кроме тебя.
Я не знаю, права ли она, но эта мысль возбуждает меня. Я переключаю древние передачи, которые отвечают только на мои прикосновения, а затем упираюсь всей тяжестью руки в основание ее шеи.
— Мне нравится быть главным.
— В зале заседаний и в спальне?
— Особенно в спальне.
Ее колени повернуты ко мне, локоть упирается в
