— Ты о чем? — уточнила Катька.
— А ты?
— Странно, что в кабинете нет ни компьютера, ни какой-нибудь еще оргтехники, ни деловых бумаг… Такое ощущение, будто Кит здесь и не работал вовсе, будто весь этот кабинет — просто антураж, что-то типа съемочного павильона на «Мосфильме».
— Может, он дома просто отдыхал? Знаешь, психологи советуют работать только на месте службы, иначе можно заполучить синдром хронической усталости и как следствие депрессию.
— Да-а? А твои умные психологи не намекали, что в наше время следовать подобным советам невозможно? — усмехнулась Катька, приступая к обследованию железного сейфа. — Сейчас, как никогда, нужно жить по-ленински: работать, работать и работать. В противном случае рискуешь остаться с голой, пардон, задницей. Можешь не поверить, но наследство сваливается далеко не всем.
Ну вот, опять она за свое! Далось ей это наследство. Я же не виновата, что оказалась единственной наследницей богатого дворянского рода. Если честно, до сих пор не могу к этому привыкнуть и испытываю какой-то дискомфорт.
Тем временем Катерина, тщательным образом исследовав сейф снаружи и не найдя ничего достойного внимания, в сердцах пнула железный ящик ногой, после чего с досадой плюнула:
— Черт! Нам его не открыть. Это ведь не современные коробки, которые можно шпилькой взломать. Это штука солидная, тут без ключа не обойтись. К сожалению, опыта «медвежатника» у меня ноль. Впрочем, сдается мне, что и там веселые картинки откровенного содержания. Что-то тут не то… — Катерина задумчиво поскребла затылок, а потом задала неожиданный вопрос: — Кит у нас кто?
— Покойник, — с готовностью подсказала я. Из нас двоих именно Катька обладает умом и сообразительностью, а чужую мудрость я свято чту. Наверное, по причине отсутствия ее лично у меня.
— Тетеря! Он сейчас покойник, а до этого кем был?
На тетерю я не обиделась — привыкла уже, но новые версии выдвигать поостереглась из боязни навлечь на себя новую порцию насмешек. Тем более что из версий у меня имелась только одна — Никита при жизни был мужчиной. Не дождавшись от меня внятного ответа на вопрос, Катька ответила сама:
— Кит служил на бирже. У него обязательно должен быть либо компьютер, либо ноутбук, может, какой-нибудь электронный ежедневник, а мы ничего не нашли…
— А давай в машине посмотрим, — пришла мне в голову счастливая мысль.
Катерине она тоже понравилась.
— Молодец, Санчо, правильно соображаешь. Только сперва мы все же побеседуем с Ларисой Ивановной. Лариса Ивановна! — гаркнула подруга во весь голос. — Можете войти. В вашем возрасте уже некрасиво подслушивать под дверью!
Домохозяйка немедленно появилась в кабинете, причем на лице ее не было заметно ни тени смущения. Я знаю таких тетушек: они считают, что, поступив на службу к одинокому молодому мужчине, должны не только поддерживать его дом в чистоте и порядке, но и опекать великовозрастное дитя, как родная мамочка. Бьюсь об заклад, что уважаемая Лариса Ивановна, несмотря на маленький стаж работы, знала о хозяине очень много. Наверняка все его разговоры она подслушивала, а то и шмонала карманы, сумки и те же ящики письменного стола.
— Присаживайтесь, пожалуйста, — кивнула Катерина на жесткий даже с виду черный кожаный диван с высокой спинкой. Сама подружка уселась за письменный стол. Из-за ее плеча недобро блестел стеклами пенсне товарищ народный комиссар. В общем, антураж получился соответствующий — ни дать ни взять допрос врага народа.
Прочувствовала это и Лариса Ивановна. Она уселась на краешек дивана, потупилась и глубоко вздохнула: мол, готова я к чистосердечным признаниям, спрашивайте, господа! То есть, конечно, товарищи. Моя личность трусливо мялась у входной двери. Катерина приступила к допросу:
— Это действительно кабинет Никиты? В том смысле, что он здесь работал, — пояснила подружка.
— Это? — обвела глазами помещение Лариса Ивановна. — Да нет. Это просто… как бы правильно сказать? В общем, баб он сюда приводил. Постоянной девушки у Никитушки не было. Таскал кого ни попадя. Ему нравилось играть роль большого начальника, нравилось, когда девки покорными были. Срамота! Вон он, убивец, висит, — глазами указала Лариса Ивановна на портрет Берии. — Отца моего расстрелял, а за что? Поваром папка работал в заводской столовой. В меню написал — «Щи ленивые». Блюдо такое хохляцкое, старинное, между прочим! Люди отца уважали, а как же? Он ведь был настоящим профессионалом. Да, на беду, какой-то начальничек заглянул в столовую пообедать. Увидал эти самые щи и впал в возбуждение. А ну, говорит, подайте сюда главного повара. Отец вышел. А начальник и говорит: дескать, вы против ударного труда на благо социализма. Опошляете ударничество. Что значит — «ленивые»? Разве могут быть в эпоху строительства коммунизма щи ленивыми? Да вы, батенька, иностранный шпион! Ну и замели отца. Били его крепко. Вот он и сознался во всем, даже в шпионаже в пользу английской разведки. А какой он шпион? Всю жизнь проработал в поселке. Он и англичан-то в глаза не видел… Ну, разве что в Первую мировую войну. Да и то там, по-моему, были немцы…
— Печально, — сочувственно вздохнула Катерина. — Но давайте все же вернемся к Никите. С его личной жизнью все более или менее понятно. Теперь хотелось бы услышать что-нибудь о его профессиональной деятельности, о привычках… Что вы скажете о распорядке дня хозяина?
— Никакого распорядка у него не было, — ворчливо заметила Лариса Ивановна. — Приходил с работы поздно, ужинал дома редко — все по ресторанам болтался. А если и ужинал здесь, то всегда в компании с дружком своим. Ники-тушка внимательный был, всегда звонил: дескать, Ивановна, готовь пир на весь мир, прибуду с приятелем.
— С приятелем? — оживилась Катька, и глаза ее азартно заблестели, словно у гончей, напавшей наконец на след добычи. — Кто такой?
Лариса Ивановна хотела сделать вид, что понятия не имеет, с кем водился Никита, но под строгим взглядом нескольких пар глаз (в том числе и чучела медведя) поняла, что этот номер не пройдет, и выдала прямо-таки досье:
— Саламатин Михаил Игоревич, 1974 года рождения, разведен, имеет трехгодовалого сына. Где проживает, сказать не могу — выяснить не успела…
— Круто! — выдохнула я, а Катька сдержанно добавила:
— Мы в вас не ошиблись.
Обрадованная домохозяйка повела широкими плечами, довольно улыбнулась, а потом… заговорила с большим воодушевлением и без остановок. Из ее пятнадцатиминутного монолога мы узнали много интересного о соседе, ныне покойном. Оказывается, Никита засыпал исключительно при свете ночника и в компании со старым плюшевым осликом, на завтрак предпочитал гречневую кашу с молоком, а самые любимые трусы Кита — цвета спелых одуванчиков. Мелочи вроде мыла, шампуня, одеколона Лариса Ивановна не запомнила: «Больно уж названия мудреные».
Катерина нетерпеливо ерзала на неудобном наркомовском стуле. Рассказ о подобных мелочах был ей уже неинтересен, но заставить умолкнуть раздухарившуюся тетку не представлялось возможным. Следовало немедленно что-то предпринять, иначе мы рисковали увязнуть по уши в бытовом жизнеописании Никиты. Воспользовавшись тем, что Лариса Ивановна, увлеченная собственным рассказом, не замечает ничего вокруг, я тихонько пробралась к чучелу медведя. Вблизи оно производило еще более устрашающее впечатление, в особенности распахнутая пасть с огромными клыками. «Извращенец! — неприязненно сморщилась я, имея в виду, разумеется, Никиту. — Такую страсть в доме держать! Представляю, как пугались приглашенные девицы. Впрочем, их, наверное, сложно удивить каким-то искусственным медведем…» Задумка моя была проста, как теорема Пифагора: я хотела спрятаться за чучело и попытаться воспроизвести его грозное рычание. Лариса Ивановна испугается и наконец заткнется, а мы с Катькой сможем осмотреть машину Никиты.
