захотелось отказаться от того, что ему так щедро предложили. Но он через силу кивнул.
— И все же, Гульнара…
— Нет, — она снова проявила непочтительность и перебила отца. — Я не пойду за Булата замуж. И точка.
Вообще-то, согласия Булата еще и не спрашивал никто, а Гульнара уже отказывается. Булат покосился на все более сильно, с оттяжкой бьющуюся жилку на виске отца почтенного семейства. Нехорошо. Надо как-то напряжение сбросить.
— Интересно, почему? Чем я тебе в качестве мужа не угодил?
Гульнара сначала молча смотрела на него молча удивленным взглядом.
— А вдруг ты женат?
— Нет.
Она неожиданно улыбнулась. И ее улыбка буквально осветила этот темный бар.
— Я тебя совсем не знаю. А ты меня знаешь исключительно с самой некрасивой стороны. Вряд ли из этого получится что-то хорошее. — Гульнара встала, посмотрела на всех троих по очереди. — Приятного вам… уже скоро утра, наверное. Я и в самом деле пойду. Не буду мешать вашему мужскому разговору. Я все сказала. Я очень люблю тебя, папа. Но таким образом ты меня замуж не выдашь.
Три мужских взгляда проводили изящную девичью фигурку.
Да, похоже, в этой семье не патриархат, а нечто ровно противоположное. А про себя Булат понял, что неожиданно разочарован. Осталось понять — чем.
* * *
— Я до сих пор не могу поверить в то, что это произошло.
— По-моему, ничего страшного не произошло.
— Надеюсь, ты так шутишь?!
Милана понимала, чувствовала, что ситуация острая. Что Марат так и не успокоился. Но та головомойка, которую он устроил дочери, еще стояла у нее перед глазами. Гуля молодец. Держать удар умеет. Но уехала она от них бледная и подавленная. При дочери нельзя подвергать сомнению авторитет отца. Но сейчас, наедине, самое время вправить Марату Хасановичу мозги.
— Я не шучу. Девочка немножко загуляла. И все.
— Она напилась пьяной и провела ночь с мужчиной.
— И?
— Она опорочила себя!
Милане очень хотелось взять в руки что-нибудь потяжелее и… И это бесполезно. У нее невероятно твердолобый муж.
— Насколько я понимаю, они тебе оба — и Гульнара, и этот мужчина — сказали, что между ними ничего не было. Ты же сам мне рассказал, что нашел Гульнару в ванной комнате. И что она там заперлась. Ты не веришь своей дочери?
— Девушки из приличной семьи так не поступают!
— Поступают. Я могу даже тебе рассказать — почему.
— Я тоже могу сказать — почему! Это все твое влияние, Милана! Ты слишком много ей позволяешь и лишком часто ее защищаешь!
На кухне повисла оглушительная тишина.
— То есть, ты хочешь сказать, что я плохо влияю на твою дочь? Что я делаю для Гульнары… плохо?
Марату мгновенно стало дурно. Дурно и стыдно.
— Нет, я не то имела в виду… Милана…
Милана быстро встала на ноги, так, что чашки на столе звякнули. И быстро вышла из кухни.
Да кто же его за язык тянул?! И Марат бросился за женой.
В холле слышались быстрые шаги. Марат вскинул голову наверх, но на лестнице Миланы не было видно. Ну и правильно, там наверху, на втором этаже, спальни, и там уже спят их младшие дети. Значит, Милана пошла вниз, на цокольный этаж. Там Милана себе оборудовала кабинет, там и отсиживалась, когда ей надо было поработать или просто побыть одной. Или поплакать, как сейчас.
У него невероятно мудрая женщина. Которая, когда ей надо поплакать, уходит на цокольный этаж, чтобы не разбудить детей. А он — просто остолоп.
А еще она мудрая, потому что все-таки не стала запираться. Сидела в кресле, свернувшись в калачик и уткнувшись лицом в спинку. У Марата больно сжалась сердце. Он подошел, присел на подлокотник, положил Милане руку на плечо. Но сказать ничего не успел. Она резко вскинула голову.
Да, так и есть, плачет. Кто бы знал, как Марат не любил женских слез. Особенно тех, причиной которых являлся он сам. Но начать виниться не успел, Милана его опередила. Она заговорила торопливо, сбивчиво, через частые рваные вздохи.
— Ты хоть представляешь… как я боюсь… недодать, хотя бы немножко недодать Гульнаре того, что я могу ей дать? Я все время помню… не могу забыть… что я ограбила эту девочку…
— Милана, все не так…
Но она его не слушала.
— Я забрала у нее то, что принадлежит ей по праву… часы… дни… недели с отцом. Я пытаюсь сделать все, чтобы вернуть этот долг. Хотя бы как-то… Я очень люблю ее, правда… Хочу, чтобы она была счастлива… А ты говоришь, что я…
Тут Милана поперхнулась вдохом. И глухо разрыдалась — как рыдают взрослые женщины, которые знают, что их слезы могут расстроить и напугать близких, но сдержаться уже не могут.
Марат чертыхнулся, в одно движение сгреб жену, и плюхнулся в кресло сам, с Миланой на коленях. Обнимал ее, гладил по голове.
— Нет. Я так не думаю. Прости меня, я поступил недостойно. Я не знаю, как справиться с этой ситуацией, и решил переложить ответственность на тебя. Прости меня. Я знаю, что ты любишь Гулю. Я очень благодарен тебе за то, что ты так приняла Гулю. И, конечно, ты делаешь все только для блага Гульнары. Прости меня.
Милана еще какое-то время плакала, но уже начала быстро успокаиваться. А Марат продолжал гладить ее по голове и по спине. Даже очень умным и успешным женщинам надо иногда проплакаться. Если у них муж — остолоп.
* * *
— Такая вот история, Зиля. Ума не приложу, что делать.
Танзиля подлила ему чая.
— А что мы можем сделать, Марат?
— Да что-что… — он вздохнул и потер шею. — Ты знаешь… Ведь этот парень… Ну как парень, мужик уже взрослый, тридцать пять лет… Я справки навел. Очень хорошая партия, Зиля. Про семью мало что известно, но он врач, владелец собственной клиники, не женат, детей нет. Ничего плохого про него не слышно. И я знаю, что если бы я надавил — он бы согласился. Он… он таких же понятий, как и мы. Но Гуля уперлась как баран! — последнее Марат буквально прорычал, а потом вздохнул. — А ты что думаешь, Зиля?
Танзиля помолчала, качая чай в чашке. Ответила, не поднимая взгляда.
— А я хочу, чтобы Гульнара была счастлива.
— Это только общие слова, Зиля! Скажи, что ты думаешь обо всем этом? Как нам поступить? Ты мать, речь идет о твоей дочери.
— Скажи мне, Марат, — медленно начала Танзиля, все так же не поднимая взгляда. — Нас с тобой поженили, не спросив нашего
