к ней, ему придется поплатиться за свою слабость… Счастливый, несчастный юноша! Но я хотел гарантировать ей безопасность, ведь даже такие приключения могут сопровождаться неприятностями, и я взял на себя роль ее шофера на такие случаи, с самого начала до самого конца, — настаивал я. На что она, улыбаясь, ответила, что, вероятно, мне долго не придется ждать.
Так и вышло. Первые два раза я действительно ждал не долго, не больше часа. В обоих случаях несчастный молодой человек, хорошо поужинав, немедленно уходил, задумавшись над вопросом, почему такая недоступная женщина так свободно пригласила его. Первый раз это случилось в Вене, второй- в Париже. Ей было скучно до смерти, говорила она мне. Таким образом, не было повода для исполнения или неисполнения обещания; как видите, в этих двух приключениях дело не дошло до самой сути. Но в третий раз… С вами…
— Ну? — горячо спросил я.
— Ночь была очень, очень прохладная, — мягко заявил он.
Он молчал в продолжение нескольких долгих минут. Я напряженно ждал. Он наклонился ко мне и положил руку мне на колено.
— Вы простите мне дерзость, молодой человек. Его глаза загорелись ласковым огнем.
Мое молчание послужило ответом, и он продолжал:
— Я, вероятно, лет на двенадцать — тринадцать старше вас, разрешите мне дать вам совет в том, в чем я опытен. Никогда не старайтесь разыскать дом, в котором вы были несколько часов тому назад. Не надо. Я говорю это вам потому, что вы мне нравитесь, и потому, что я знаю, что она самая очаровательная женщина в мире. А если вы ей понравились, то она не только самая очаровательная, но и самая опасная. Она оказалась опасной для меня… Вы не сердитесь на меня за мою вольность.
Спокойные проникновенные слова висели некоторое время в воздухе. Он выдержал длинную паузу, встал и лениво вытянул руки. Прелестная улыбка озарила его худое лицо. В этом человеке, казалось, было много божественного ребячества.
— Вы знаете Трильби? — спросил он и прошептал:
Увы! Я знаю любовную песнь,
То грустную, то веселую…
Когда он пошел к дверям, я продолжал сидеть в кресле. Обстоятельства как-то устранили обычную вежливость. Я упорно смотрел ему вслед, желая встретить его взгляд. У самых дверей он обернулся и сказал:
— Я ни минуты не издевался над вашей честностью, над тем, что вы сдержали слово, данное мадам. Пожалуйста, не думайте этого. Наоборот, я искренно восторгаюсь и поздравляю вас. Вы избегли невероятных страданий… Спокойной ночи, сэр Ланселот. Прощайте.
Уходом итальянца, казалось, заканчивался рассказ Ноеля Ансона, но это было так неожиданно, что я не мог не ждать заключительных слов. Я ждал, но он бросил папироску в потухающий огонь и продолжал молчать.
— Итак, ты больше никогда ее не встречал и с той поры чувствуешь себя несчастным? — наконец проговорил я.
Но меня поразил жалкий взгляд, который он бросил на меня. Он тяжело поднялся с места.
— Дурак набитый, — сказал он, — разве я только что за обедом не сказал тебе, что развелся шесть месяцев тому назад.
— Но твои обещания… Ты ему сказал…
— Первое, что я сделал выходя, — решительно пояснил он, — я посмотрел на номер дома!..
Консуэлло
Я уходил домой от Холидей, живущих на Чейни- Уолк. У них было многолюдное и очень скучное, по обыкновению, собрание. В полутемном холле меня кто-то окликнул и спросил, не иду ли я по направлению к Мейфер. Голос принадлежал человеку моих лет, около пятидесяти, приветливому и вежливому, что является редкостью в наши дни небрежных манер и, если можно так выразиться — манерной небрежности; это был человек, который давно превозмог свою застенчивость при встрече с незнакомыми и был лишен той убогой самоуверенности, что делает невозможным сближение с людьми. Одним словом, культурный и приятный человек, думал я. Но я был в довольно скверном настроении в тот вечер. И когда мы вышли из дома, я слабо оправдывал любезное приглашение на совместную прогулку моего компаньона. Мы заворачивали за угол кинч-Род, когда он возобновил разговор, который совсем было замер, благодаря моим сухим полу ответам. Он отрывисто сказал:
— Глубоко трагично это дело, Кэрю!
Я совершенно очнулся.
— Что! Вы разве знали ее? — спросил я, и мне сейчас же стало неловко за свою неотесанность.
— Так, слегка, — осторожно смягчил он мой вопрос, потом повернулся ко мне и сказал доверчиво: — Но совершенно достаточно для того, чтобы быть страшно пораженным избранным ею способом смерти. Бесцельная, безрассудная и, конечно, бесполезная жизнь, но жизнь все-таки удивительная и может быть прекрасная. И после такой жизни умереть, как обанкротившийся мот на пятнадцатом этаже Манхэттенского небоскреба!
Неожиданная горечь в его голосе заставила меня остро всмотреться в него, но он был проворнее меня и, моментально оправившись, взглянул на меня с открытой и милой улыбкой, которая умаляла его невольную и наивную серьезность. К тому времени я совершенно отделался от своего плохого настроения и был сильно заинтересован. Я ждал.
— Интересно то, — сказал он после небольшого молчания, что когда я прочел в газете о ее самоубийстве, я не столько думал о ней, как об одном инциденте, который произошел со мной благодаря знакомству с нею, — много лет тому назад… Я вам не очень надоедаю?
— Каждое сказанное вами слово сокращает нам дорогу, — быстро ответил я. Как редко случается облечь правду в багрец и льняные одежды!
— Итак, — мягко продолжал он, — в связи с именем Консуэлло мне вспомнилось происшествие, в котором простой знакомый, почти чужой человек, оказал мне большую услугу, чем ближайший друг. Я его никогда не видел с тех пор; мне не пришлось поблагодарить его или проклясть (я вам все объясню) за его неожиданную помощь в этом действительно тяжелом случае. Но я не могу рассказать об этом происшествии, не коснувшись общей обстановки, потому что происшествие само по себе почти ничего не значило, — просто шутка, игра судьбы. Окраску этому случаю придает как бы это сказать?.. — незавершенная страсть. А центральной фигурой была Консуэлло Кэрю, какой я ее знал двадцать лет тому назад.
Я встретился с ней как-раз после того, как она вышла замуж за моего друга Тристам Кэрю. На вид ей было лет двадцать; лишенная всякого скороспелого молодого жеманства, она была более развита, более закончена, чем молодые женщины ее лет, с которыми мне приходилось встречаться. Но определенного в ней был только цвет лица. Она совсем не напоминала бы «девушку», если бы не ее свежесть, цвет кожи и вкус к жизни. Какой изумительный вкус к
