не слушал. Я ускорял шаг, рассчитывая так, чтобы поравняться с хмырём, когда он проковыляет мимо. Почти угадал — в метре до расчётной точки хмырю несказанно повезло. Кнут спутал лодыжки девушки, и она упала, едва успев выставить руки перед собой.
— Попалась, шваль! — заорал довольный хмырь. — А ну, лежать! Я тебя сейчас…
Но «сейчас» не сложилось. Я выставил перед собой ногу, и хмырь, запнувшись, полетел носом в землю.
В отличие от девушки, он не был трезвым, и руки выставить не успел. Хлебальник себе расквасил основательно, да ещё и рядом с лужей. Так что когда повернулся ко мне, рожа его представляла собой жутковатую индейскую маску из крови и грязи.
— Ты!!! — заорал хмырь. — Да ты… Да я тебя запорю!
— Ну давай. Встань, запори, — предложил я.
Хмырь попытался встать, но я ласковым тычком ноги отправил его обратно.
— Ах, ты… Да я тебя теперь…
— Что? Два раза запорешь? Ну так вперёд. Чего ждёшь-то?
Очередная попытка подняться закончилась так же, как предыдущая. Где-то за моей спиной раздался смех — собирались зрители. Как бы ни был пьян сидящий на дороге хмырь, он сообразил, что обосрался. И начал лихорадочно думать, как бы сохранить лицо. Вот это вот грязное окровавленное лицо, н-да.
Пока хмырь думал, я наклонился и поднял кнут. Помог ошалевшей от такого поворота девушке выпутаться. Задумчиво взвесил в руке рукоятку кнута. Красивая. Перемотана разноцветными полосками кожи.
— Ты, парень, кажется, не понял, на кого руку поднял, — прорычал хмырь.
— Руку? — удивился я. — Пальцем тебя не трогал. Ты чего, дядь, перепил?
Смех за спиной стал увереннее и многочисленнее. А я ведь и вправду руку на него не поднимал. Только ногу.
— Я — граф Дорофеев! — заорал хмырь. — Это — моя деревня. Здесь всё моё! И все мои! И ты — мой!
— Не, вот это — извини. Я больше по девушкам, — возразил я. И ударил хлыстом по земле.
Хмырь вздрогнул.
— И не граф ты никакой, — вдруг подключился Егор, встав со мною рядом, — а сынок графский. Поднимайся да ступай домой, проспись.
— А-а-а, Орден! — начал что-то соображать хмырь.— Ну ничего. Я на вас донесу, куда следует. О вашем самоуправстве. Ответите.
— Ответим, — кивнул Егор.
— Кнут верни! — потребовал хмырь и поднялся.
Я не спешил возвращать кнут. Вместо этого посмотрел хмырю в глаза.
— Ну? Кнут верни, сказал! — поторопил тот.
— Сними-ка сапоги, — негромко попросил я.
— Че… Чего? — обалдел хмырь.
— Сапоги, — повторил я, сверля хмыря взглядом. — Упал — испачкал их. Зачем тебе такие нужны? Ты себе новые купишь. Правда ведь?
Хмырь побледнел. Губёшки затряслись, глазки забегали.
— Да ты не бойся, — улыбнулся я так, что сам, увидев себя в зеркале, навалил бы кирпичей полные штаны. — Чего я тебе сделаю? Я — охотник, каждый день тварей убиваю, которых больше никто убить не может. А ты — граф, и вся деревня твоя. Только вот сапоги испачкались немного. Ну вот и брось их к лешему.
Варианта было два. Либо он просто с визгом кинется бежать — я, в принципе, ставил на это — либо подчинится. Увы, я ошибся: графский высерок оказался мягче пластилина. Шлёпнулся обратно на задницу и, один за другим, стянул оба сапога.
— Ну вот, — кивнул я. — А теперь беги домой. У тебя кровь идёт. Вдруг что-то опасное.
Хмырь сначала пошёл, оглядываясь через плечо, а потом вчистил что есть духу, только пятки засверкали. Вслед ему летел хохот селян, собравшихся на дармовое зрелище.
— Спасибо вам, — сказала спасённая девушка. И поклонилась.
— Да не за что. — Я поднял сапоги. — Главное — на глаза ему больше не попадайся.
— Это — не беспокойтесь, — вмешался какой-то пожилой мужик. — Как он протрезвится, так до самого графа слухи дойдут. Он его на конюшне этим же кнутом и выдерет. Граф Дорофеев суров, да справедлив.
— Ну, если у него вопросы какие будут — отсылайте к графу Давыдову. Там и я где-нибудь неподалёку найдусь, — усмехнулся я и посмотрел на Егора. — Идём, что ли?
Тот кивнул. Мы пошли к будке телепортаций.
Судя по виду Егора, он был ни разу не доволен исходом дела.
— Ты чего такой смурной?
— Зря ты это, — буркнул Егор и сунул мне обратно мешок.
— У Ордена проблемы будут?
— Ну, будут какие-то… Не впервой, конечно, переживём. Жалобу градоправителю если подадут — тот в Орден обратится. Там Сотник меня позовёт для объяснений. Ну а мне с тебя спрашивать придётся.
— Кто такой Сотник? — поинтересовался я.
— Книжку прочтёшь — узнаешь, — явно не был расположен к беседе по лору Егор.
— Ладно. Спросишь — отвечу. Нормально всё будет, не переживай.
Возле двери в будку нуль-Т Егор придирчиво на меня посмотрел.
— И вообще. Откуда ты такой?
— Как, «откуда»? Из избы в деревне Дубки, ты ж меня сам нашёл.
— То я помню. Говоришь больно складно, как будто не по-нашему. Двадцать лет лёжнем пролежал — а на негодяя броситься не побоялся. Сила-то тебя, может, и любит, да только Знаков ведь ещё не знаешь. Оружия у тебя нет, мускулы слабые.
— Да там и мускулов не надо было — пьяное быдло уронить, — отмахнулся я. — А с сапогами — так это он сам обделался.
— Верно говоришь. Да только чтоб вот так-то уметь — это огонь, воду и медные трубы надо пройти. А ты — двадцать лет кроме потолка, ничего не видел.
— Потолок был очень живописный. И вообще, мои типа-родители однажды подрались, когда типа-папа заначку пропил. А я смотрел внимательно и всё запомнил.
Нёс-то я чушь, но без тени смеха. Поэтому Егор не знал, что и думать. Вздохнул опять и открыл дверь будки. Мотнул головой — мол, заходи.
Как только мы оказались внутри, что-то сверкнуло. И вот мы опять стоим во дворе моего — ну, типа-моего — дома.
— Ох! — Типа-мать, шедшая откуда-то с деревянной кадкой подмышкой, уронила кадку и принялась креститься. — Пресвятая Богородица!
— Значит, говоришь, на днях в усадьбу Давыдова заглянуть, тебя проведать? — спросил Егор.
— Ага. — Я натянул один сапог, и он оказался как раз
