что подвел. Но у них там благотворительность, фонд все-таки, – задумался Оливье.
– Фонд – это хорошо, хотя не сомневаюсь, что чете Женераль плевать и на солдат, и на их вдов. Я бы лучше им денег послал, а сам остался.
– Прости, – повторил Оливье.
– Да чего уж.
– Хочешь, я схожу? От твоего имени. – Оли попытался загладить вину.
Мастер Барте постучал подушечками пальцев о столешницу.
– А сходи.
В глубине души Оливье не мог определиться, хочет он услышать отказ или нет. С одной стороны, леди, подобные супруге Женераля, изматывают своим обществом, с другой стороны – там будет милая девушка в светлом переднике, который Оливье перепачкал корицей.
И он пошел, отдал пожертвование, выслушал всевозможные планы по режиссуре благотворительного концерта, договорился об участии в нем, распрощался и пропал для всех, кроме той самой девушки. Еще во время собрания они пару раз одарили друг друга любопытными взглядами, но леди Женераль не выдержала и луча любви в своем почтенном доме, где подобными вещами никогда не занимались. Она именно так и сказала. А еще:
– Вон! – тихо бросила она горничной. – Позоришь меня перед гостями. Это приличный дом, или тебе место в других заведениях? Гулящая твоя порода…
Ее перекошенное оскалом лицо подрагивало. Скулы Оливье тоже свело от последней фразы. А милая девушка покраснела и заплакала, беззвучно, опустив голову.
– П-шла! – шикнула леди Женераль ей, как собаке.
Хозяйка дома пару минут оправдывалась и сокрушалась о невоспитанности прислуги. Оливье ждал, когда сможет выбежать из их надушенной гостиной, успокоить бедняжку, сказать, что она замечательная, а вовсе не такая, какой поносит ее мадам, и узнать имя той, которой даже рта не давали раскрыть. И он исполнил все, что намеревался, и ее звали Тина.
Оливье не вернулся домой ни ночью, ни на следующее утро. А после полудня мастер Барте за ухо вытащил его в переулок, издалека завидев, как мальчишка в красном колпаке вылезает из окна дома.
– Ай, больно, больно! Отпусти! – протестовал Оливье.
– А мне не больно это видеть?! – тянул его за мочку отец. – Я всю ночь с Ле Гри и ребятами шарил по городу! Думал, убили уже моего Оливье! Бросили в канаве! А он – позорище, я разве тебя этому учил?!
Оливье шипел и изворачивался, но пальцы кукольника цепко ухватились за его ухо.
– Я ничего не делал! – хныкал он.
– Всю ночь у девки в комнате ничего не делал? А чего тогда уши красные, когда оправдываешься?!
– Так ты меня за них оттаскал! – возмутился Оливье в ответ.
– И что ты там делал тогда, скажи на милость? – тряс его мастер Барте.
– Ай-яй-яй, пусти! Я читал ей стихи! – Оливье вцепился в кисть отца в надежде освободиться, но все было тщетно.
– Стихи?!! – взревел мастер. – Ты меня за дурака-то не держи! Кто всю ночь женщине стихи читает? Молодой да удалой! Какие еще стихи?!
Прохожие оборачивались в их сторону, но вопрос репутации волновал мастера Барте избирательно. Он самозабвенно истязал ухо сына, отчего тот уже плакал и дрожащим голосом читал:
– Есть место на земле, там, говорят,
Пастушьи песни лучше всех звучат.
Где желтый месяц на мажорный лад,
Звучащий на земле, звучащий над,
Играет гимн для всех своих ягнят!
– Ай-ай!
– Ты что там лопочешь? – мастер наклонился к его лицу. – Это что?
– Пастораль! – крикнул Оливье.
– Я тебе ремня всыплю!
– Я не ребенок! – наконец он смог оттолкнуть отца и высвободиться из его хватки.
– Это я вижу, паршивец! Ты что мне тут запеваешь? Хочешь сказать, ты всю ночь женщине пастораль читал?!
– Так я не одну, я много! – Оли топнул ногой от обиды, и лужа под его ногами исторгнула грязь на его ботинки и брюки.
Мастер Барте оторопел и уставился на него, как на диковинного зверя. Когда Юрбен привел слона, Барте смотрел на животину так же. Оливье лелеял пылающее ухо.
– Ты дурак, что ли? – На лице мастера Барте сменялись выражения чувств: от недопонимания до ужаса осознания, от прощения за проступок до глубокого разочарования в харизме сына.
– Так на что ты злишься, я не понял, – пробурчал Оливье, натягивая на уши колючий шерстяной колпак.
– На тебя!
– А за что? – Оливье хлопал большими глазами с черными пышными ресницами.
– Пока не разобрал, – честно признал мастер Барте. – Порядочные люди так не поступают.
– Как «так»? – настаивал Оливье на четко сформулированном обвинении.
– Не компрометируют девушек.
– Так я…
– А если уж скомпрометировали, то находят смелость довести дело до конца. Пф, «пастораль»… И ведь девчонка, бедная, всю ночь слушала. Мало я тобой занимался, мало.
Он запер Оливье в фургоне, но у парня сегодня был день окон. Он выбрался через форточку и спрыгнул, неловко кувыркнувшись. Оливье бежал не ради бунта и не на свидание к Тине. После двух суток, забитых новыми людьми и истинами, он не мог оставаться в одиночестве кибитки с опустевшим шкафом. Оливье завязал полог театрального шатра изнутри. Его вновь искали, и отчего-то никто не додумался проверить здесь. Только с рассветом полог отдернули, беспардонно разрезав крепко связанные узелки. Луч света ворвался первым и тут же, подобно софиту, высветил фигуру мальчика, сидящего спиной ко входу. Оливье обернулся. Его глаза были красными и опухшими от бессонницы и темноты. Мастер Барте вошел в шатер и осторожно протянул к сыну руку.
– Оли, ты чего? Чего ты здесь?.. – Он указал на суетящийся лагерь за спиной. – Опять всю ночь тебя искали! Можно так разве?
Оливье молчал и смотрел сощуренными слезящимися глазами на отца. И вдруг послышался тщедушный и противный голосок:
– Следовало получше заниматься его воспитанием, Барте! За подобное на фронте – расстреливали!
Ошарашенный мастер Барте присмотрелся и заглянул за спину Оливье. Марионетка по имени Женераль брезгливо отряхивала с рукавов пыль и бурчала, в каком сущем балагане ему приходится служить.
– Постойте, мастер! Наш Оливье не сделал ничего дурного! Я так счастлива, что он пришел к нам, – выскочила вперед маленькая кукла в чепце и фартуке, которая вечно играла роли служанок.
К ним присоединилась полная марионетка с писклявым истеричным тембром.
– Совершеннейший бардак! Бордель! Бедлам! Никакого уважения! Хулиганы! Шантрапа! Плебеи! – визжала дамочка с двумя подбородками и буклями, свисающими из-под капора. – Ох, плохо мне! Я сейчас упаду в обморок! Женераль!!!
Неуемный квинтет голосов заполонил шатер. К троице присоединились еще две марионетки: подтрунивающий над горлопанами Орсиньо и его слуга, восхваляющий острый язык своего господина. Мастер Барте стоял с открытым ртом и шарил глазами по ожившим фигуркам. А Оливье, закусив губу, пронзительно
