Пётр Романович, и я хоть и привык одно время к столице, право же, неловкость чувствую от похвалы подобного образа.
— Нет, ну действительно, вы ведь с Урала едете, а ранее здесь не жили? И настоящее Шабли! Прекрасное вино, прекрасное. Я его ещё с Франции помню.
Пушкин понял это как намёк на военное прошлое гостя, а заодно и на то, что он, Пушкин, не военный.
— Так где мне, Пётр Романович, до Франции за вином добираться! Но люблю за обедом, знаете ли.... Вот, присылают. Так что и на Урале можно не сильно себя стеснять, а уж в имении родовом тем паче.
Безобразов понял это как намёк на родовитость, в которой он уступал хлебосольному хозяину.
Обед закончился, настало время покурить. Пушкину пришла в голову мысль о сходстве их обычаев с обычаями индейцев северной Америки, о которых он услышал от знакомого путешественника и рассказал гостю.
Тот выслушал так же благожелательно, как делал всё до этого. Добрый обед привёл его к добродушию, и Пётр Родионович с удовольствием расположился на предложенном кресле-качалке, вынесенном на крыльцо дома. Так же, как и Пушкина, его укутали тёплым одеялом, и предложили курительные трубки на выбор.
— Хорошо у вас, Александр Сергеевич, — Безобразов пустил колечко дыма, — как мой денщик любил говаривать: и сыт, и пьян, и нос в табаке.
— Польщён вашей оценкой, Пётр Романович, и льщу себя надеждой и дальше пользоваться вашей добротой и расположением. — Пушкин тоже закурил.
— Помилуйте, Александр Сергеевич, знакомство с вами — честь для меня, а гусары, как известно, не бывают неблагодарными. Тем более, что мы с вами соседи. Что лучше доброго соседа? Только добрые родственники.
Пушкин улыбнулся.
— Ваша правда, Пётр Романович, и я не столь зашорен, чтобы не признавать некоторые... родственные связи между нами.
— Польщён, Александр Сергеевич.
— Все дворяне — родственники, не так ли?
— Так.
— Но у нас с вами особая ситуация, Пётр Романович, мы не просто дворяне, не только родственники, и даже соседи не вполне обычные. Вот вы были столь милостивы, сударь, что отозвались положительно о моей скромной обители. Но ведь это лишь часть целого, и говоря «у вас», вы могли столь же верно сказать «у нас», и были бы правы.
Безобразов задумался. Представитель известного рода, сам орловский помещик, он был женат на незаконной дочери Василия Пушкина, дяди поэта. Интересы супруги переходили дорогу желаниям его нынешнего гостеприимного хозяина, и он мучительно искал выход. Пётр любил жену, но любил и поэзию, и не для вида (в среде гусар это являлось частью моды, влияние героя войны 1812 года и всеобщего любимца Дениса Давыдова), а всерьёз. Пушкин в его понимании был гением слова, чем-то значительным, куда важнее самого Безобразова. Гусар был не в тех годах, чтобы с юной пылкостью восторгаться наглядно, добиваясь признания своего обожания таланта поэта, но сердце его не черствело, и в чём-то он оставался парнем, в возрасте шестнадцати лет записавшимся в действующую армию.
Дело же, касаемое Болдина, обстояло следующим образом: на руках у Петра Родионовича было заёмное письмо — то самое письмо на шестьдесят тысяч о принадлежности имения его жене. Маргарита Васильевна желала получить эти средства как можно скорее, изрядно огорчаясь и нервничая тому, что за три года, прошедших со смерти отца, не удалось обратить обязательство в живые деньги. Продать заём со скидкой не позволяла ей купеческая часть души, доставшаяся от матери, и в конце концов в голове Маргариты вызрел план: всячески способствовать скорейшей продаже имения кому-нибудь, кто выложит всю сумму. Имение оценивалось тысяч в двести как минимум, и желающих нашлось мало, точнее, всего один — отставной полковник Зыбин. Отправив мужа на разведку, Маргарита выяснила, что деньги у полковника есть, но нет ни малейшего желания погружаться в волокиту. Тогда следовало привести имение к аукционной продаже — через полное разорение. Смысла в выплате долгов и присвоении владения она не видела. Но тут подал весточку о себе непризнанный двоюродный брат: письмо от Александра Сергеевича, писанное им в минуту особого вдохновения, в котором он рассыпался в похвалах её покойному отцу, её уму и красоте, пылко выражал надежду на полюбовное решение вопроса наследства, прямым текстом описывая пламя своей мечты объединения Болдино — смутило её. В платёжеспособности поэта она сомневалась, и не без оснований, но ореол славы Александра, достигший и их краёв, его вхождение в высшую знать империи, личное знакомство с царём, немедленно обросшее самыми невероятными слухами, — всё это взволновало добрую женщину. Покойный отец её любил племянника, она помнила и это. А вдруг у царского поэта действительно есть деньги? Фавор — штука особая, ещё вчера ты никто, а сегодня — человек сильный, влиятельный. Вчера был с пустыми карманами, а тут глядь — и полны они золота, камней самоцветных. Маргарита задумалась и написала ответное письмо, полное ласки и мягкости (в её понимании), где просила не насмехаться над бедной сиротой, не даровать ей надежд ложных и не смущать в её несчастьи, а, напротив, поддержать её как слабую женщину и выкупить вторую часть Болдино.
Пушкин удивился, но, поразмыслив, обрадовался. Ему представилось, что для начала достаточно погасить задолженность перед «племянницей», то есть выкупить заём, а после заявить от лица отца желание вступить в права наследства (передумал батюшка, дескать, бывает), объединить имение и начать выплачивать долг Опекунскому совету, рано или поздно, но очистив имение. Потому он неприятно поразился действительной сумме долгов их части Болдино, это ставило крест на идее найти необходимые шестьдесят тысяч. Отказываться же от мечты столь быстро, как подсказывал ему холодный разум, не хотелось, и приезд Безобразова подстегнул Александра к своеобразной буффонаде, чему успешно поспособствовал управляющий, организовавший стол к приезду барина, словно в лучшие годы преуспеяния.
Пётр Романович в живой мысли поэта казался сперва солдафоном, после — деловым хватом, кулаком от дворянства, увидев же, что и это неверно, Пушкин решил, что человек этот безусловно приятен, но, вероятно, под каблуком своей «купчихи»-жены. Потому он с некоторой симпатий и снисходительностью человека воображающего, что подобная участь никогда не сможет произойти с ним самим, с капелькой превосходства, поведал Безобразову о том, как славно будет объединить имение, отстроить усадьбу и жить как встарь.
— Остаётся по сути один лишь вопрос, мой дорогой кузен, — вы позволите мне обращаться к вам подобным образом? Он очень прост: для того, чтобы объединить имение, необходимо выкупить вторую половину, то есть или
