удар престижу царской семьи, и так уже поколебленному Распутиным.
Но энтузиазм, с которым по всей России была встречена эта легенда, как нельзя более ярко выражает глубину той духовной трагедии, которую переживала страна, вступая в гигантскую борьбу, благоприятный исход которой мог быть достигнут лишь при условии единодушного устремления всех духовных сил народа исключительно на борьбу с грозным внешним врагом.
С неспособными же военачальниками великий князь действительно расправлялся решительно и круто, но, конечно, никогда не применял физического воздействия, как это ему приписывала народная молва, так как это претило его благородной рыцарской натуре.
Нижеследующий случай покажет точку зрения великого князя в отношениях его к командному составу.
В начале зимы 1914 г. немецкие крейсера «Гебен» и «Бреслау» начали сильно беспокоить своими внезапными бомбардировками части кавказской армии, опиравшиеся на Черноморское побережье.
Хотя деятельность Черноморского флота не отличалась особенной энергией, вызывая этим гнев и нарекания великого князя, однако за неимением в составе Черноморского флота достаточно быстроходных судов командующий флотом адмирал A. А. Эбергард[17] не был в состоянии пресечь операции этих немецких крейсеров, о чем морское управление великому князю и докладывало.
Однажды после одной из таких операций ординарец великого князя принес нам поздно вечером в управление написанную лично великим князем телеграмму для отправки адмиралу Эбергарду.
В это время в управлении со мной был мой товарищ и друг B. Яковлев, так как адмирал Ненюков уехал по делам в Петербург. Прочтя с ним эту телеграмму, мы пришли в ужас от резкости выражений, в которых она была составлена. Во флоте мы искони привыкли к совсем иным формам отношений между начальствующими лицами и их подчиненными, особенно на высоких должностях, а зная чрезвычайно благородный, честный и самолюбивый характер адмирала Эбергарда, сильно опасались, как бы эта телеграмма не вызвала катастрофу.
Посоветовавшись с Яковлевым, я решил попытаться попросить через начальника штаба великого князя смягчить выражения телеграммы. Когда я изложил генералу Янушкевичу свою просьбу, он гневно посмотрел на меня и с трепетом в голосе воскликнул: «Как вы осмеливаетесь вмешиваться в повеления великого князя! Да знаете ли вы, чем это вам угрожает?!» На это я ему ответил, что, зная характер адмирала Эбергарда, я опасаюсь, что такая телеграмма может побудить его на самоубийство и что поэтому я настаиваю на своей просьбе.
Тогда генерал Янушкевич взял из моих рук телеграмму, посмотрел на меня с печальным сожалением и, сказав: «Хорошо, но за последствия я не ручаюсь», прошел в вагон великого князя. Через несколько минут он вернулся и, передав мне слова великого князя: «Когда дело идет о пользе Родины и успехе военных действий, я не щажу отдельных личностей», приказал отправить телеграмму без изменений.
К счастью, эта телеграмма не возымела того действия, которого мы опасались: адмирал Эбергард нашел в себе мужество перенести обиду во имя своего долга перед Родиной в войне.
Этот случай ясно показывает то возвышенное понимание великим князем своего долга как Верховного главнокомандующего, из коего вытекали его отношения к подчиненным без различия положения, которое они занимали, а также высокое сознание своего военного долга со стороны некоторых благородных личностей подчиненного ему командного состава.
Но в вопросе смены высшего командного состава великий князь не был вполне свободен. Тут ему приходилось считаться с волей государя. А так как симпатии Николая II распространялись нередко на совершенно неспособных генералов, сумевших завоевать его благосклонность угодничеством и интригами, то в вопросе устранения таких генералов великому князю подчас нелегко было добиться своей цели.
Несмотря на то что, например, пользовавшийся расположением государя генерал Ренненкампф[18] доказал в Восточной Пруссии в начале войны свою несостоятельность, его удалось убрать лишь после того, как он, к всеобщему негодованию, скомпрометировал успех Лодзинской операции, где мы — не будь его — могли бы сторицей искупить катастрофу самсоновской армии.
Нелегко было также доказать государю необходимость убрать генерала Сухомлинова, ответственного за недостаточное снабжение армии и обманувшего государя своими ложными докладами. И несмотря на то что после смены Сухомлинова ясно обнаружилась вся легкомысленная преступность его деятельности и весь причиненный им России вред, государыня старалась своим влиянием на императора смягчить ожидавшую генерала заслуженную кару.
Еще более тяжелым было положение великого князя, когда ему приходилось во имя успешного ведения войны поднимать вопрос о смене неспособных членов правительства, что составляло прерогативу государя.
Между тем трения, возникавшие между великим князем и государем в вопросах смены высших чинов военного и особенно гражданского управления, пользовавшихся расположением императора и поддержкой «темных сил», оставляли в скрытой и ревнивой к своим прерогативам психологии Николая II глубокий след и еще более отчуждали его от великого князя.
Так интригами, влиянием «темных сил» и работой разных лиц, снискавших себе недостойными путями расположение престола, создавались и углублялись трения между правлением страны и Верховным командованием ее вооруженных сил. А между тем в условиях современной войны «вооруженных народов», и особенно в тех условиях, в которых вела ее Россия, главным слагаемым не только успеха в войне, но и спасения государства должно было бы быть тесное единение этих двух органов верховной власти.
ЛИЧНЫЙ СОСТАВ ШТАБА ВЕРХОВНОГО ГЛАВНОКОМАНДУЮЩЕГО
Ближайшими сотрудниками великого князя были начальник штаба генерал Янушкевич и начальники отдельных управлений штаба.
Генерал Янушкевич автоматически перешел согласно Положению о полевом управлении войск на должность начальника штаба Верховного главнокомандующего с должности начальника главного управления Генерального штаба, которую он занимал перед войной и на которую был назначен Сухомлиновым главным образом благодаря покладистости характера, если не сказать более, и отсутствию свободы мысли.
Став начальником штаба Верховного главнокомандующего, он растерялся, но все же имел гражданское мужество осознать свою неспособность и уступил руководящую роль в верховном командовании генерал-квартирмейстеру Данилову.
Генерал Данилов (прозванный «черным» за цвет своих волос в отличие от другого, «рыжего» генерала Данилова — начальника тыла) был несомненно одним из самых образованных и знающих свое дело офицеров русского Генерального штаба. Строгий, требовательный в службе, он был грозой для подчиненных, но за искусственно созданной им самим несколько мрачной и недоступной наружностью скрывался блестящий, правда, едкий, но всегда любезный собеседник. Обладая твердостью характера, граничащею с упрямством, он, однако, не отличался особенной широтой взглядов, но, во всяком случае, генерал Данилов был во всех отношениях отличным сотрудником, являясь ближайшим подчиненным такого решительного вождя, как великий князь Николай Николаевич, который его ценил и уважал.
Все остальные ближайшие подчиненные великого князя также были на должной высоте.
Дежурный генерал Кондзеровский, в высшей степени симпатичный, вдумчивый человек, пользовался всеобщей любовью в армии и на своей
