легко, как будто забрал игрушку из кулачка младенца.
В конце концов, Уилкенсону удалось вырвать свою руку из хватки Марлоу. — Ты поднял на меня руку, ублюдок?
— Я сейчас дам вам пинка под задницу, сэр, если вы не извинитесь перед дамой.
— Марлоу, пожалуйста, — взмолилась Элизабет, но теперь ситуация вышла из-под контроля.
Лицо Уилкенсона стало красным, губы плотно сжались. Он взглянул на своих друзей в поисках поддержки, но они старались не встречаться с ним глазами, и это, казалось, еще больше его разозлило. — Ты смеешь прикасаться ко мне? Думаешь, ты сможешь произвести на нас впечатление своими кровавыми деньгами и ложью о благородном происхождении? Я знаю о тебе больше, чем ты думаешь, и я не побоюсь рассказать это другим.
— Если вы хотите обсудить мои дела со мной, мы можем это сделать наедине, но я не потерплю, чтобы вы оскорбляли даму.
— Ну, это уж слишком, —сказал он достаточно громким голосом, чтобы заставить других обернуться и прислушаться. — Ты, негодяй и лжец, выскочка с претензией на благородное происхождение, решивший помочь такой же мрази как ты сам, к тому же и шлюхе в придачу.
Вокруг них воцарилась неестественная тишина, как будто они не являлись частью бала, проходящего в зале.
— Ради гармонии в этой колонии я мог бы не обратил внимания на оскорбление меня самого, — сказал Марлоу, — но я не могу вынести подобных слов, сказанных о даме. Я требую удовлетворения.
Это заставило Уилкенсона замолчать, по крайней мере, на секунду. «Как мог этот глупый ублюдок ожидать чего-то меньшего?» – недоумевал Марлоу. – «Уилкенсону слишком долго позволяли делать все, что он хотел, и его поведение не вызывало возражений.»
— О, Боже мой! — Элизабет сердито взглянула на Уилкенсона, потом на Марлоу и ушла прочь.
Уилкенсон посмотрел, как она уходит, а затем повернулся к Марлоу. Он сперва заколебался, и его глаза расширились, а затем сузились. — Хорошо, когда мы встретимся? - Высокомерие исчезло из его голоса, также, как и веселье. Теперь он явно почувствовал путь реальной опасности и снова взглянул на своих друзей.
— Очень хорошо, сэр. Я пришлю своего человека встретиться с вашим, — сказал Марлоу, затем повернулся и пошел туда, где стоял Бикерстафф. Он не обернулся, чтобы увидеть, какую реакцию вызвал его вызов.
— Похоже, ты привел их в сильное смятение, — сказал Бикерстафф, когда Марлоу подошел к нему.
— Возможно! Я вызвал щенка Уилкенсона на дуэль.
— Ты считаешь, ты поступил мудро?
— Мудро или нет, у меня не было выбора. Ты будешь моим секундантом?
— Тебе не нужно спрашивать.
— Я благодарен тебе. А теперь, будь добр, поговори с его человеком и выясни детали. Я подожду снаружи.
— Я не чувствую восторга, но постараюсь назначить встречу на завтра на рассвете?
— Это было бы вполне нормально.
— Должен ли я предоставить ему выбор оружия?
— Конечно, — сказал Марлоу. — Скорее всего, он выберет пистолеты. Выскочки подобные ему всегда так поступают.
Час перед рассветом был серым с темно-зеленым оттенком. Туман, похожий на кисею, висел над деревьями и почти скрывал дальний конец поля, на котором они должны были встретиться. Воздух был прохладным, свежим и влажным. И было очень тихо, совершенно тихо. Издалека пропел петух, потом еще один, но больше ничего не было слышно. Это было утро, свойственное землям приливных вод, из-за которого они казались самым совершенным местом на земле, почти первородным садом.
Марлоу и Бикерстафф стояли и ждали, пока их лошади пробегутся зубами по пышной траве, совершенно не заботясь о драме, свидетелями которой они должны были стать. Раннее утро было самым приятным временем дня, какое только встречается весной в этой стране, и Марлоу полностью наслаждался здешней тишиной. Яркие лучи солнца пробивались сквозь густой лес на востоке, свет дробился, проникая сквозь тысячи листьев, и мерцая, как будто горели сами деревья.
Ему пришлось напомнить себе, для чего он здесь.
— Прекрасное утро для дуэли, — сказал он, мягко, не желая нарушать тишину своим обычным тоном. — Я очень надеюсь, что таким оно и продолжится.
— Я тоже на это надеюсь. — также тихо сказал Бикерстафф.
— Ты уверен, что они запомнили время и место?
— Вполне. Они скоро покажутся, будь уверен.
Он не разделял уверенности Бикерстаффа. Если бы Уилкенсон решил проигнорировать его вызов, Марлоу мог бы справедливо посчитать его трусом. Но если он и его друзья решат полностью проигнорировать его, посчитав недостойным внимания, это могло бы означать еще большее унижение. Все стремления Марлоу возродиться подобно фениксу в обществе Вирджинии стали бы для него напрасными.
Он начал было уже искренне беспокоиться, когда Бикерстафф кивнул головой в сторону дальнего конца поля.
Карета, запряженная четвёркой лошадей, ехала по дороге, грохоча и нарушая утреннюю тишину. Кабина была большая, выкрашенная в желтый цвет, с гербом на двери, и Марлоу узнал в ней экипаж Уилкенсонов. Они с Бикерстаффом молча смотрели, как она пересекла открытое пространство и остановилась в десяти футах от того места, где они стояли.
Джордж Уилкенсон, по-видимому, старший брат Мэтью, вышел первым, а за ним Джонатан Смолл, самый известный в Уильямсбурге доктор медицины.
— Хорошая мысль - привести врача, — сказал Бикерстафф.
— Он им не понадобится, — сказал Марлоу. — Лучше бы они привезли священника.
Уилкенсон выбрал пистолеты, что не стало неожиданностью для Марлоу. Такой тип людей были трусами в душе, и всегда так делали. Сабли рубили и кололи, нападали и отступали, затягивая время дуэлей со слишком большим количеством возможных ран. Дуэль с пистолетами означала всего лишь по одному выстрелу на каждого, честь быстро удовлетворялась и мало шансов было для причинения вреда, и в большинстве случаев даже этот вред был незначительным.
Несмотря на все это, Мэтью Уилкенсон в это утро выглядел не вполне здоровым. Он был довольно бледным, даже восковым, а его руки слегка дрожали. Он нервно огляделся по сторонам, когда Бикерстафф и Джордж осматривали пистолеты, выбирали по одному для своего человека и заряжали их.
Марлоу наблюдал, как молодой щенок сжимал и разжимал л пальцы, пока его брат выполнял за него обязанности секунданта, и подумал, что это странное животное, возможно, грызет совесть
— Что это за животное? — подумал он. Он был вполне прав потребовать удовлетворения после нанесенного ему оскорбления и тем более защитить честь Элизабет.
— Бикерстафф, — сказал он со вздохом, — прошу тебя,
