говорил мне, — кивнул Тулле.
— Приди ко мне завтра. Тебе есть еще чему учиться. Ворон — сильный жрец, но у него особенный взгляд, непригодный для учеников.
— Так что там насчет правды о драуграх? — не выдержал я.
Мне и так неприятно сидеть между двумя жрецами и слушать их чудны́е слова. Пусть хоть выложит, в чем там дело было. К тому же мне не верилось, что Эмануэль сумеет разгадать эту загадку, даже не побывав на Бриттланде и не повидав драугров.
— Каждый ритуал оставляет на человеке метку, а уж такой, как поднятие мертвых да еще такого количества, выпачкает его полностью. Не удивительно, что тот Ульвид стал измененным. Даже если бы он съел сердце твари вовремя, разум его рано или поздно помутился бы. Его счастье, что он не провел ритуал полностью, не закончил, иначе бы превратился в измененного там же, на берегу последней реки.
— О! Так, может, ритуал закончил тот малах? — воскликнул я. — Тот, на которого мы потом охотились с другими малахами! Он же стал измененным, причем как-то неожиданно.
Тулле возразил:
— Нет, не сходится. По словам малахов, он изменился в конце лета. А я почуял конец ритуала после Вардрунн.
— Верно, — согласился Эмануэль. — И я вижу того, кто закончил его. Прямо здесь. Ты тоже должен его видеть.
Тулле встал, внимательно прошелся взглядом обоих глаз и по бриттам Полузубого, и по ульверам. Даже на меня посмотрел.
— Эй, ты чего?
— Ты был не с нами, когда это произошло, — пожал плечами так называемый друг. — Но я не вижу ничего необычного ни в тебе, ни в других.
— Наверное, потому что ты видишь сейчас. А я вижу тогда. Как только этот человек выжил? Как не сошел с ума? Вот в чем тайна. Нет, не приходи завтра. Я сам к вам приду. Кай, ты тоже приходи завтра в тингхус вместе с отцом. Не дело во время пира такие разговоры заводить.
Я чуть медовухой не поперхнулся. Сам же завел, а потом замолчал. На самом интересном месте!
Музыка вдруг оборвалась. На другом конце зала кто-то яростно бранился по-бриттски. Один из сторбашевских прижал руку к щеке, и через пальцы проступила кровь. Вокруг и местные, и гости повытаскивали ножи. Вот-вот начнется бойня.
Полузубый бросился к бритту с ножом, отец — к раненому, но быстрее всех был Альрик. В два прыжка он очутился перед бранящимися, взмахом руки выбил оружие у исильно пьяного бритта.
— Что тут? — спросил отец.
— Этот немой ни с того ни с сего набросился на Эрвара, полоснул его ножом, — сказал один из тех, кто сидел рядом.
Полузубый треснул виновника в челюсть, от чего тот повалился, а уж потом начал его выспрашивать.
— Говорит, мол, поперхнулся, а вырод… норд посмеялся над ним.
Бритты из тех, что потрезвее и рунами повыше, тоже загалдели. Полузубый прикрикнул на них и с виноватым видом пояснил нам:
— Да лишнего он выпил. Поди, нажрался, вот ему и почудилось невесть что. Он ведь не из моих, пришел, спасаясь от драугров. Нордов на дух не переносит, вот и вспыхнул из-за пустяка.
— Я заплачу виру за рану, — сказал Альрик. — Но нужно решать, что делать с бриттами. Может, лучше подыскать им другое место?
— Вот завтра и порешаем. Есть у меня мыслишка, — кивнул Эрлинг.
Бриттов отсадили подальше, рядом разместили ульверов, но пир уже так не радовал.
Глава 3
Я резко открыл глаза и увидел Ингрид, подкрадывающуюся ко мне с кувшином в руках.
— Ингрид?
Она вздрогнула, выронила кувшин, обдав подол водой, и закричала:
— Что ты наделал? Всё из-за тебя!
И опрометью выбежала из дома.
Из-за ее крика проснулся Фольмунд и заревел. Молоденькая рабыня подбежала к нему, взяла на руки и затрясла тарахтушкой. Мать подошла, увидела лужу, кликнула другую трэллку убрать.
— Чего это она? — недоуменно спросил я.
— Да всё переживает, что у тебя жена есть, — улыбнулась Дагней.
— Так вроде ж вчера смирилась.
— Как видишь, не смирилась. Хотела отомстить тебе, водой облить. Лучше б лежал смирно, может, и утихомирилась бы.
— Еще чего?
Я неспешно потянулся, вылез из-под одеяла, едва не вляпавшись в грязь, разведенную своевольной девчонкой, натянул носки и принялся за обмотки.
— Раньше она тихой была. Видать, набаловала ты ее. Ты и отец.
— Набаловала?
Голос матери слегка поменялся, и по моей спине прошли мурашки. Ох, нехорошо я сказал! Ох, и прилетит же сейчас мне!
— Набаловала? А нечего сопливым девчонкам, еще первой крови не знавшим, руны давать! Неужто без руны не довел бы?
Я накручивал обмотки так медленно, как мог, лишь бы не выпрямляться и не глядеть разъяренной Дагней в глаза.
— Да какая первая кровь? — умиротворяюще пробурчал я. — Поди, уж коленку-то она разбивала.
— Это пусть тебе жена расскажет, — уже спокойнее проговорила мать. — И пока тебя не было, Ингрид так не поступала. Всегда послушная: что скажешь, то и делает. И с Фольмундом мне помогает, и вяжет-ткет вечерами, и Эрлингу, коли что, весточку донесет. В городе, правда, на нее многие обижаются. Детворой вертит как вздумается, старших задирает. Хакан говорил, что она к нему на площадку просилась, мол, руна-то у нее есть, так пусть учит ее, как топором махать да строй держать.
Я осторожно распрямился, а мать уже и не злится. Сидит, глаза утирает.
— А куда ей? Она же мала совсем, да и не к Фомриру, а к Орсе ей прислониться должно. Теперь, поди, и вовсе разум потеряет. Раньше-то она всё тянулась к женскому, думала справной женой стать. А раз ты уже женился, не приведи Орса, еще в хирд захочет податься.
— А причем тут моя женитьба?
Мать встала, махнула рукой.
— Вот же вы, мужчины, бестолочи! Окромя своих кораблей и деревень и не видите ничего! Всё, поговорили и будет. Иди за стол. Или лучше кислого молока налить?
Обрадовавшись, что непонятный и тягостный разговор закончен, я выпалил:
— Да какое молоко? Я ж хускарл. Меня та медовуха ничуть не задурманила.
Я уселся за стол, мама сама подавала мне угощение. Не успел я и ложки проглотить, как стукнула дверь. Я думал, это Ингрид вернулась или отец, но это был Инго с раздражающе длинной челкой.
— Доброго утреца! — робко сказал он. — Я войду?
— Эрлинг ушел к Кнуту, — вместо приветствия сказала мать.
— Не, я не к лендерману. Я к Каю.
— Сядешь с нами?
— Не, я не голоден.
А сам от запаха жирной похлебки аж позеленел. Его-то медовуха пробрала изрядно и до сих пор еще не выветрилась.
Я неторопливо работал ложкой. Инго стоял и молчал.
