Вспомнил, что собирался прокатиться в «Эдем» — вверху ночной клуб, внизу — казино и вип-кабинеты. Все же, стоит напомнить Саркису, кто в городе — и не только в городе — хозяин. А там и поесть, если выйдет. Кухня не такая изысканная, конечно, но и не отравят же его там, в самом деле!
Припарковался в закрытом дворе, встречать вышел лично хозяин заведения.
— Арсен Павлович, здравствуйте, дорогой вы наш, что ж не предупредили! — он развел руки в стороны, будто собирался обниматься с Арсеном.
— Здравствуй, Саркис. Пришел на новый бизнес твой посмотреть, — Арсен прошел мимо, и Арутюнов сложил руки за спиной. — Да и поужинать тоже. О твоем шашлыке слава гремит похлеще, чем об аукционах.
— Тогда прошу, — Саркис жестом указал на лестницу, ведущую в подвальные помещения, и его глаза странно блеснули, — уверен, вам понравится наш сегодняшний аукцион.
— И большие у вас суммы выкупа? — спросил Арсен, спускаясь по ступенькам. — Как ты первоначальную ставку выставляешь? Какой выбираешь шаг?
— Да небольшие обычно, Арсен Павлович, когда десять, когда двадцать тысяч, было, тридцать дали. Долларов, — уточнил для верности, Арсен кивнул, давая понять, что и так ясно.
Они миновали игральные карточные столы, прошли рулетку и оказались перед резной дверью в вип-кабинет.
— Тут же не шейхи и не нефтяные магнаты. Да и товар, простите, девочки, разные бывают. Но сегодня, уверен, вы впечатлитесь, — Саркис загадочно посмотрел на Арсена и даже прищурился, открывая перед ним дверь.
— Я не участвую в подобных мероприятиях, — холодно ответил Арсен и хотел еще что-то добавить, но так и остолбенел на пороге.
Посередине в коротком облегающем платье, обхватив себя руками и высоко подняв подбородок, стояла Агата.
***
Я тянула с ответом отчиму — не знаю, на что надеялась, — и вчера маму увезли в больницу. Теперь деньги надо еще и туда. Ее положили на сохранение — отслойка плаценты.
— Меня на счетчик поставили, Агатка, — Гена смотрит на меня мутными глазами, может, он правда любит маму? И раскаивается сейчас… — Я сказал Ларке, что мне нужно уехать, она в слезы. Вот и результат.
Чувствую себя виноватой, хотя понимаю, что моей вины здесь нет.
— Сам не знаю, как так вышло, Агатка, но, если я в эти три дня не отдам долг, то хоть в петлю лезь. И тогда долг на Ларку повесят, понимаешь? А она же сына моего носит, — Гена начинает плакать, и у меня внутри все переворачивается. От отвращения к нему и от жалости к брату.
Пускай он еще не родился, но он мой брат, я всегда хотела брата или сестру. Пока я могла говорить, у меня были друзья, а потом все куда-то подевались. Папа перевел меня на домашнее обучение, потому что в обычной школе я учиться не могла.
Когда папа умер, я поняла, что он слишком оберегал нас с мамой. У нас были повар, горничная, у меня няня, а все учителя приходили к нам домой. На прогулки, в музеи и театры я ходила только с родителями. Кино папа не любил, он любил старые фильмы, а современные не смотрел сам, и мне не разрешал.
Он не был строгий, но у него получалось это делать мягко и необидно. Я тоже не люблю кино, старые фильмы мне смотреть скучно, а новые слишком шумные и непривычные. Зато я с детства очень люблю сказки, мы с папой смотрели их вместе, и старые, и новые, до сих пор мой любимый фильм — «Три орешка для Золушки».
Маленькой я мечтала, что буду такой же красивой, как Золушка, у меня тоже будут такие орешки, из которых я получу красивые платья. И третье будет обязательно свадебным.
Папа смеялся и говорил, что платья непременно будут, и свадебное тоже будет. Он сделал мне подвеску из серебра с орешками из агата, это то немногое, что после него осталось. Дорогие украшения хранились в сейфе, и, если Гена говорит правду, там уже ничего нет.
Мне никогда не было скучно. После уроков начинались занятия по искусствоведению, танцы, спорт, шахматы и даже бильярд, хоть он мне не очень нравился. Зато очень нравилось искусствоведение. Я погружалась в мир картин и музыки, и иногда было очень сложно возвращаться обратно.
Однажды я подслушала, как мама ругалась с папой.
— Януш, ты растишь из нее тепличный цветок. Она совсем неприспособленная, так нельзя. Пускай хотя бы на занятия ходит к преподавателям, а не они к нам.
— Ларочка, душа моя, ты у меня тоже неприспособленная, но я о тебе забочусь. И об Агатке позаботятся. Я найду ей хорошую пару, и не здесь. У меня на примете есть несколько семей, там очень приличные мальчики, для них наш бриллиант станет наградой. Вот увидишь, тебе не о чем беспокоиться.
Я спросила у папы, правда ли, что он хочет сам выбрать мне мужа. Иногда меня понимали по губам, иногда я писала в блокноте, который всегда носила с собой.
— Доченька, всему свое время. Обещаю, что выбирать будешь ты, а не тебя, — успокоил он меня. — Не думай об этом, я обо всем позабочусь.
Теперь заботиться некому. Гена становится на колени, продолжая плакать.
— Агатка, все что хочешь проси, но спаси меня, прошу.
Беру свой блокнот и пишу:
«Пообещай, что больше не будешь играть и ходить по клубам. Устроишься на нормальную работу».
Гена читает, и его глаза загораются.
— Конечно! Конечно, Агатка, сыном клянусь! Ты только согласись, помоги, я обязательно все верну, что у вас взял. У меня есть проекты, я договорился, люди дадут денег. Ты просто мне помоги, пока меня не убили.
Смотрю на кривящиеся губы, текущие по лицу слезы. Внутри поднимается волна отвращения, но я быстро себя одергиваю. Так нельзя, он, конечно, исправится, он сыном поклялся, моим братом. Папа учил, никогда нельзя клясться, обещать можно, а клясться нет, особенно детьми. Это очень плохо.
И раз Гена так делает, значит, говорит правду. Я как будто шаг в пропасть делаю, даже глаза прикрываю, но утвердительно киваю. Гена с готовностью сообщает, что нам сейчас нужно съездить в одно место и встретиться с его знакомыми, это недалеко.
«Почему так поздно? И зачем ехать мне?»
— Это встреча с кредиторами. Ты будешь моим гарантом, что я верну деньги. Только оденься покрасивее, пораскованнее.
Вспоминаю, что мама часто сопровождала папу в деловых поездках. Мне всегда было интересно, для чего она с ним едет, и мне родители объясняли, что это повышает статус папы. Значит, отчим хочет поднять свой статус? Если это поможет ему в решении проблем, почему нет…
Надеваю свое самое нарядное платье, в котором ходила в театр, а Гена ждет, развалившись на диване. Он уже не плачет, глаза сухие, горят, на щеках лихорадочный румянец. Увидев меня, отчим начинает громко смеяться.
— Агата, мы же не в церковь идем, это платье похоже на занавеску! Давай-ка я тебя одену.
Он выходит и возвращается с платьем, наверное, это мамино, хотя она вряд ли бы стала такое носить. Надеваю, выхожу и смотрюсь в зеркало.
