это был он. Он сидел на берегу и равнодушно смотрел на меня пустыми, колючими глазами.
– Неужели не прыгнешь? Я думал, ты смелее.
Я ахнула, но снова закашлялась, отплёвывая густую, сладковатую и до тошноты тёплую кровь.
– Не терпится? – прохрипела я.
– А почему бы и нет? Если ты такая гордая, куда ж тебе ещё дорога? Или я, может, слабо вдарил?
Я чуть не задохнулась от кашля. Рёбра нестерпимо болели, дышать было всё больнее… Нет, вдарил он как надо. Я даже разогнуться не могу.
– А может, передумаешь? Ну что тебе, молодой и красивой себя губить?
Он тяжело поднялся и пошёл ко мне. Я отходила назад, пока было можно…
Всё. Дальше – смерть.
А здесь – боль и унижение.
Я посмотрела на его жадные, грубые руки. Ночь назад они казались мне такими любимыми…
Но это было невыносимо давно.
Я кинулась в ледяную пустоту.
Беспомощный хрип застрял у меня в горле, кожу ожгло холодом. Дышать было нестерпимо больно и уже бесполезно. Последнее, что я увидела – лучи восходящего солнца.
Такие радостные. Такие… живые.
***
Я потянулась и подставила мягким лучам шею.
Нет, я никогда не забуду ту ночь… Ночь моей смерти.
И утро моего рождения.
Недалеко от берега меня выловили местные рыбаки. Да так и оставили. А может, меня просто прибило к берегу почти мёртвую.
Я оклемалась. Сама не знаю как.
Я помню лучи солнца. Последнее, что я видела из темноты. Они были такими яркими… Этот свет никак не уходил из моих глаз. Он не затухал, а разгорался все сильнее и сильнее… С каждым мгновением.
Я не знала, сколько времени прошло. Не знала, сколько длился мой главный в жизни кошмар.
Только потом я поняла, что лежу на земле и незакрывающимися глазами смотрю на солнце… А по тоненьким дорожкам лучей к мне бегут капли жизни…
Я могла дышать.
Я могла жить.
Я хотела жить!
Я ушла из деревни. Никогда больше не вернулась и никогда об этом не жалела. Все, наверно, думали, что я так и утонула… Что ж, мне так даже легче.
Я всё шла… шла… шла…
Я бы стоптала ноги до костей, ногтями бы цеплялась за камни, лишь бы уйти подальше от этого страшного места…
Но мне повезло. Добрые люди часто помогали растрёпанной девке. Думали, наверно, блажная…
Да так оно и было.
Я поселилась далеко. Там, где меня никто не узнает. Где никто не тронет.
Жители окрестных деревень не гнали меня из полуобрушенной хибарки, хотя помогать больше и не стремились. Да я и не ждала.
Но вскоре всё изменилось.
В тот день была ярмарка. Чуть ли не вся деревня с утра проехала по дороге, что проходила недалеко от моего нового дома.
Я старалась лишний раз не показываться людям на глаза, но, видно, Богу было угодно другое…
Одна телега сильно отстала – тянущая её кляча едва передвигала ноги. Сделав ещё несколько шагов, кляча издохла. Странно, что она ещё из дома выйти смогла. Телега перевернулась. Старичок, хозяин павшей клячи, упал и дико заверещал, когда телега придавила ему ногу.
Всё это я увидела, только когда подбежала. А что ещё мне было делать?!
Спотыкаясь о рассыпанные товары, я подбежала к старичку. Тот был жив, но, похоже, к смерти уже готовился. Конечно, раньше, чем до ночи по этой дороге никто уже не поедет – ею вообще редко пользуются, – а до деревни уже слишком далеко…
Я улыбнулась, снова протягивая руки к Солнцу. Я рада, что прибежала тогда на крик. Старичка я тогда выходила. Некому больше было. Не пришёл никто, хоть и звали. А он потом мне зиму пережить помог. Как родную любил. К себе, в деревню, жить звал, но я не пошла. Не любят меня в деревне. Вообще чужаков не любят. А я не захотела кого-то стеснять.
Зато после этого случая ко мне приходить за помощью стали. Дед-то совсем плохой был, того гляди и так помрёт, а тут ещё и ногу сломал…
А как после болезни в деревню вернулся, по двору как молодой бегать стал!
Я не колдунья.
Дед отдохнул, вот и силы появились. Да разве ж им объяснишь?
У кого бородавка, грыжа… Да все ко мне ходить стали. Чем могла – помогала. Денег не брала – нет за мной такого греха.
Вроде хорошо всё. И жить стало легче: кто молока, кто телогрейку старую в благодарность принесёт (низкий поклон им за это!), и дышать свободнее… Да только всё одно плевали мне на подол бабы, дразнили дети, лишний раз зайти боялись мужики – а ну как зачарую?
Холодная тень легла на моё лицо. Кто-то заступил мне солнце.
Я открыла глаза и захрипела от ужаса…
Староста!
Из той, из моей деревни!
Меч обнажён. Зарезать хотел?
Блики Солнца предостерегающе мелькали в его кольчуге…
Староста показал крупные белые зубы. Мне от страха захотелось уползти как можно дальше. Я сжалась в комочек и дрожала. Ни один лучик солнца не доставал до меня, всё терялось в необъятной тени старосты.
Мой гость разлепил пересохшие от старости губы:
– Его. Нашли. В то утро. Когда. Ты. Сбежала. Ведьма!
Староста развернулся и быстро пошёл прочь.
Слова горели пощёчинами на щеках.
Ведьма… Ведьма…
Я не ведьма!
Я не убивала никого!
Да кто ж мне поверит? Как староста сказал, так и будет.
Я снова вспомнила равнодушные глаза и жадные руки. Могильный холод чёрной воды…
Он был сыном старосты.
***
Ночь…
Я ждала, что они придут. Бежать было бесполезно. Меня везде бы нашли.
Я ждала.
Ждала и всё равно пропустила миг, когда жаждущие мести люди кинулись ломать дверь.
Я уже была готова. Оделась просто и удобно. Разобрала вещи и выложила из тайников всё ценное. Пусть берут, когда…
Когда мне уже будет не нужно…
Староста вышел вперёд.
За его спиной бушевала жаждущая смерти, равнодушная к жизни (моей жизни!) тёмная толпа.
Мне захотелось заскулить от ужаса.
Староста стоял так близко, что я кожей чувствовала лёд его доспехов. Равнодушный… Пустой…
– Ты убила моего сына, ведьма, – прогремел староста, – Ты сожгла его и бежала.
Толпа заволновалась. Послышался испуганный шепоток:
– Сожгла, правду говорит… Обуглился весь, болезный! Видать, долго мучился…
Староста перекричал всех:
– Наказание за это – СМЕРТЬ!!! Признаёшь ли ты свою вину, ведьма?
Я подняла голову. Загнала страх как можно глубже и, впервые твёрдо посмотрев старосте в глаза, ответила:
– Нет.
Потом были пытки…
К
