Значит, бывают мужчины, которые с детьми помогают. Вот сидит живой пример. Успешный, красивый, ухоженный — и ничего, сидел ночами со своим ребенком. Ещё и всех на уши поставил, чтобы ему в этом помогали.
Не хочу даже думать про его Лену. Психологов ей, значит, оплатил, массажи, фитнесы. Чтоб фигуру восстанавливала? Что там после одного ребенка восстанавливать, если ещё молодая родила… Не понимают некоторые женщины, как им повезло…
Какие у меня мысли нехорошие в голове крутятся… Как будто этот замечательный мужчина, который сейчас сидит в машине, про сынишку своего рассказывает — это приз. И он этой Ленке неизвестной, а не мне достался! Повезло ей в жизни, а мне нет? Так это везение и счастье — встретить такого мужика? Или отхватить…
Так у меня все шансы были — мы одноклассники. Сколько лет тихонько вздыхала, а надо бы действовать. Чтобы разбил он мне сердце ещё в школе…
Чем та Лена лучше меня? Одного она с ним поля ягода? Тоже, может, успешная, красивая, хорошо образованная? А может — из какой-нибудь непростой семьи.
Так вроде у Пашки семья обычная. Отца его не знаю, не видела, а маму помню… Она, конечно, дама строгая. Кажется, преподавателем работала в педагогическом вузе. Вышколила Павла, манеры у него безупречные. Когда ему надо…
Или Лена та знает себе цену. Предложи мне муж спа-салоны и психологов, я бы отказалась, чтобы деньги лишний раз не тратить… Даже мышление у меня забитое, как у клуши. А попроси я у того же Петра себе денег на массаж или на фитнес-центр? Вот бы он посмеялся. Сказал бы — вон тебе турники во дворе! Или — зачем тебе это надо? Или — ты у меня и так красивая? Такого никогда не говорил. “Себя в порядок приведи” — как-то бросил в сердцах, после того, как знакомый его к нам в квартиру заглянул, а я с двумя маленькими детьми сидела. До красавицы в ту пору мне было далеко.
Сейчас домой зайду, сделаю себе чего-нибудь вкусного. Какой-нибудь простой десерт. Да того что-то тошно, что надо заесть сладким.
Чего-нибудь простенького, вроде остались у меня в холодильнике фрукты, ягоды. Можно блинчиков быстренько испечь…
— Ты о чем загрустила, Морозова? Ты хоть со мной ещё? — Пашка потряс меня за плечо. С ним, конечно, заслушалась его голосом, задумалась, заблудилась в своих мыслях. Видно, что загрустила? Так ведь выйду сейчас из его машины и всё. Поговорили хорошо, как старые знакомые. Как друзья близкие или как случайные попутчики в поезде. Или как одноклассники, которые через семнадцать лет встретились. И вот я ему по верхам свою жизнь рассказала, а он мне.
Мы давно приехали, уже в моем дворе. Но сидим в салоне его машины, разговариваем. Тихо играет музыка в радио. Или что Паша там поставил. Радио вроде, я слышала иногда ведущего, удачно попали мы с Пашей с разговором своим на их музыкальную паузу.
— Засиделась. Пора домой! — я потянулась к ручке дверцы. — Рада была тебя видеть, Паша, поверь, не вру.
— И после того, как до меня скатались, тоже рада?
— Да, — я кивнула. — Всё равно рада.
И, наверное, опять я на него как-то неправильно посмотрела. Где мне скрыть свой восхищенный взгляд? Уже всё равно домой привёз меня. Лишь бы только фальшивых слов не говорить, что рядом живём, ещё встретимся. Теперь уж наверно Павел Птолемеев из чувства неловкости будет обходить нашу кондитерскую стороной.
Потянула побыстрее на себя ручку. Вышла из машины. Ещё же продукты свои забрать. Павел тоже выбрался, открыл багажник, вытащил пакет с продуктами и поставил на крышу тойоты, а сам подошёл ко мне.
— Ну что, Мороженка, будем прощаться?
— Получается да, Паша. Давай прощаться, — почти с вызовом сказала я, как бы отрубая его от себя. Сил уже нет на него смотреть. Той Лене повезло — понимает она или нет, повезло и всё. Пусть и с таким, какой он есть, с его любовницами и характером. А вот имеет она, эта Лена, право с ним быть, а я не имею.
— Вот честно скажу тебе, Мороженка, плевать я хотел на твоего мужа, — внезапно выдал Паша. — На него мне начхать. А на тебя, Алевина Морозова, нет. Если бы не твоя семья — муж и дети, я бы тебя сейчас не отпустил.
— Я в разводе, — сказала я, стоя там посреди двора, как громом пораженная. Не из-за его слов, конечно. Про то, что не отпустит, он и у себя в квартире говорил, прижимая меня к стенке. Поразилась я тому, что вслух это сказала. Что не стерпела и выпалила ему, что это я не из-за себя отказываюсь, а из-за него. Хотя и из-за себя тоже. Ведь моя жизнь уже не особо ровная, так ещё и с женатым связываться, и с таким, который меня навсегда сломает, если бросит. Я боюсь его, а последний хлипкий свой щит, враньё своё о замужестве, взяла и сбросила.
Паша, не мигая почти, долго на меня смотрел.
— С этого момента, Мороженка, я тебя больше не слушаю, — и он на меня пошёл.
— В каком это смысле? — прошептала я, отступая.
— В том, что дура ты, Алевина Морозова, и всё, что ты сейчас скажешь, значения для меня иметь не будет, — он подошёл, сгребая меня в охапку.
— Как это не будет! Ты же женат, я не могу так! — попробовала выкрикнуть я, ноги скользили по утоптанному льду и снегу, а вот Паше это не мешало. Он подтащил меня к себе.
— От радио толку больше, можешь даже не стараться! — и он меня сразу поцеловал.
Дышать нечем, всю грудь сдавило. Сгрёб же, как медведь, и не помешала ни моя шуба, ни его куртка. Только плотнее из-за всех этих слоев между нами прижал меня к себе, обхватив спину руками, вдавил в себя. И поцеловал внезапно. А я же дура, правильно он сказал, я и отвыкла, что люди вот так целуются. Я и забыла как.
Надо, наверное, что-то делать, отвечать как-то. Как тут ответишь, когда всё за тебя сделали. Его губы на вкус как карамель и кофе.
Когда он меня немного отпустил, я быстро вдохнула, приоткрыв губы, и меня сразу поцеловали ещё раз. Настойчиво, требовательно и сладко. Я обмякла, повиснув в его руках, сопротивляться ни сил ни желания не было.
— Ты живая, Мороженка? — толком и не отстранился, всё так же держит, дышит мне на кожу. Тепло, приятно, щекотно. Его губы почти у моего уха, щекой прижался к моей щеке, и обнимает крепко крепко. Задушит же.
— Задушишь, — шепчу, а двинуться не могу всё равно. Паша чуть-чуть отпускает, только чтоб мне на вдох хватило, смеётся беззвучно, заглядывая мне в лицо.
— Ну раз что-то шепчет, значит, живая.
Чего это он? Я опять кулем бесчувственным на нём повисла? Хоть бы отреагировала как. Красивый он такой. Глаза блестят. Одну руку с моей спины убирает, трогает моё лицо, губы, заправляет в шапку выбившиеся волосы.
— Смешная ты, Мороженка.
Он какой-то странный. И глаза блестят нехорошо. Пугает он меня.
— Уже не помню, когда в последний раз на улице целовался, — и опять смеётся.
— А я не помню, когда целовалась, — простодушно выдохнула я, теряясь в манящих глазах. В приятных чертах лица. В бархатном голосе.
