сегодня — это гнездо чревоугодия. Но он понял — не знаю как, — он догадался, кто она. Что странно, не только я ее ищу? Но ему недостаточно было награды за находку, эта гнусная тварь, этот похотливый и горделивый червяк пытался овладеть ею. Мерзость смертных. Да и она хороша, наивная, безропотная, глупый агнец, решивший, будто остальные излучают такой же свет. Ах, дитя, ты так юна, поэтому твоя вера еще теплится в твоей невинной душе. Но скоро и ты поймешь, что в этом смертном мире нет места доброте и справедливости. Вы осквернили понятие свободы, отдав ее на растерзание своему тщедушию. Вы забыли, чем пахнет милосердие и сострадание, заглушив их вонью чревоугодия и гордыни. Вы уничтожили любовь, принеся ее в жертву сладострастию и прелюбодеянию. Вы утратили мир. Вы заменили душу телом. И ты, дитя, скоро сама все это ощутишь. Именно поэтому я не смог смотреть, как это животное, хотя в них и то больше чести, собиралось осквернить твой сосуд и разбить твою душу.
Нет, дитя. Это мой удел, мое призвание — показать тебе, каков мир на самом деле. Отец отправил тебя, как и меня, на эту землю в наказание. Иначе как назвать то, под что он тебя подписал. Поверь, твоя вера в Него ложна, как и Его любовь к тебе. Это не любовь. Ты не спасение. Ты наказание. Он создал спасителя. Я создам губителя. Но не бойся. Я за руку приведу тебя, единственную неоскверненную душу, к алтарю падения. Моя судьба — привести этот мир к его очищающему концу. И ты мне в этом поможешь. А я помогу тебе. Да будет так.
[1] В Заравате у девушек совершеннолетие наступает в 14 лет, у мальчиков — в 12.
[2] Смотри, куда несешься, девушка!
[3] Ненормальная, что ли?
[4] Смотри на разруху, кто будет платить?
[5] Иди сюда, девушка, иди сюда!
[6] Ты еще кто? Пошел вон, урод!
Глава 2. Пробуждение (ранее 3 и 4)
— Ида? — далекий голос вытягивал из плена пустоты. — Дитя, ты слышишь меня?
Сознание постепенно возвращалось к ней, но прежде чем морок, окутавший разум, окончательно покинул ее, а серая пелена спала с глаз, пред затуманенным взором успели вспыхнуть и в ту же секунду погаснуть два огненных глаза. Сильно же она приложилась головой, раз мерещится такое. «Меньше надо читать этих сказок, а то не ровен час, начнется путаница между сном и явью». Она не помнит ни яркой вспышки, ни головокружения, ни ощущения стороннего наблюдателя. Она видела своими глазами, не чужими и не со стороны — она сама видела, как у незнакомца вспыхнули красные огоньки. Нет, точно рассудок помутнел от удара. И тут она вспомнила все, что предшествовало падению. Как бы ни хотелось забыть эти минуты страха, ей некуда было деться. Липкий ужас снова сковал ее, и легкая дрожь прошла по телу.
— Ида? — голос стал ближе, уже не эхо на краю сознания, а родной, чуть хриплый голос отца. Она почувствовала, как бережно он гладил ее лоб. Она бы укуталась в пуховое одеяло и провалилась в сон, чтобы не возвращаться к реальности, чтобы не чувствовать больше этот холод, обжигающий руки. Но нельзя так поступать с ним. Неизвестно, сколько она пролежала в таком состоянии и что вообще произошло после того момента, как она потеряла сознание.
Поэтому, приложив усилие, Ида разлепила глаза и взглянула на лицо, испещренное морщинами. Кажется, утром их было меньше.
— Ида, дитя, как ты себя чувствуешь? Ты меня так напугала! Что случилось? Тот незнакомец, — отец сделал паузу, будто ему было неприятно или… страшно вспоминать, но оттряхнув с себя неприязнь, продолжил, — он принес тебя на руках без сознания. — Увидев, как она попыталась приподняться с постели и огляделась в поисках постороннего, он быстро продолжил: — пока я уложил тебя и вернулся, чтобы расспросить, как его след простыл. Ты помнишь его? Кто это был? Что случилось?
— Отец, я не знаю, я не… — Ида не знала, что ответить, чтобы не напугать и без того взволнованного отца. Лгать ему она не хотела, а сказать правду? Тогда придется объяснять все, а ей не хотелось вспоминать. Не хотелось снова возвращаться в тот шатер, вспоминать налитые жаждой глаза. И этот голос. Но ее остановило более житейское, она представила, как отец заведется со своим «я предупреждал» и «выходит боком». Поэтому она тихо бросила. — Я неудачно упала.
Отец прищурил глаза — он всегда так делал, когда хотел дать понять, что не верит ей и ждет продолжения в более правдоподобном изложении.
— Упала? Совсем за дурака меня держишь? — отец повысил голос, не дождавшись ответа.
— Можно мне воды? — это был последний шанс отложить неприятный разговор.
— Не увиливай от ответа! Ида, что случилось? — отец начинал терять терпение.
— Ничего, отец, я в порядке! Ты же видишь! — Ида в свою очередь тоже стала терять самообладание. Неужели расспросы не могут подождать, пока она окончательно не придет в себя.
— Вижу. — Отец покачал головой, что-то пробормотав. — Вижу, что каждый раз, когда я делаю по-твоему, каждый раз, когда я иду на уступки твоим капризам, случается нечто подобное и расплачиваться приходится мне. — Отец оказался и в этот раз предсказуем, Ида лишь закатила глаза, пытаясь сдержаться и не наговорить лишнего. Чувство вины, смешанное с обидой, вот-вот приведут к непрошенным слезам.
— Расплачиваться? — попыталась смягчить вопрос, но он все равно прозвучал достаточно резко. Ида хотела следом добавить еще что-то, ей совсем не хотелось новых споров, голова все еще раскалывалась, в горле саднило, а руки никак не могли отогреться. Но не успела, когда отец ее удивил.
— Неважно, воды или настойку? — его разгневанное лицо разгладилось, в глазах еще плясало недовольство, но тема была закрыта. Странно.
— Просто воды. — Ида решила воспользоваться возможностью и отложить разговор, если он вообще состоится. Обычно так и происходило, все споры завершались ничем.
И в этот раз все также останется недосказанным. Она знала, отец был недоволен, но спорить не стал, лишь сжал губы и вышел из комнаты. Вдруг хлопнула входная дверь и послышались голоса, кто-то слишком эмоционально выражал свое недовольство, крики смешались со звуком падающего стула и топота ног. Ида привстала и попыталась прислушаться, понять что происходит.
— …где его прячешь…
— …думал, он никогда не узнает…
Ей показалось, что голоса смутно знакомы, но они приглушались другим шумом. Вдруг раздался грохот, после которого все звуки стихли, будто их никогда и не существовало, будто в
