супружеская неверность – стали редкостью. В какой-то момент стало понятно, что существует связь между жертвами нашего народа и его процветанием, что это процветание обеспечено жертвами. Поэтому почитание наших предков не только дело нашей совести, долг перед предками, но и наш долг перед нашими потомками, ведь если подвиг и жертвы будут забыты процветание сменится проклятием. Поэтому в нашей стране столько внимания уделяется воспитанию детей и молодежи.
Дети сидели подавленные и ошеломленные. Такая простая мысль, а как трудно было к ней прийти!
Наставники тоже были крайне удивлены реакцией детей. «Они же сразу все поняли. Как они могли это забыть? А может быть, они и не знали. Где же они тогда находились, если не знали? Можно было бы представить, что это двойники, воспитывавшиеся где-то далеко. Если так, то где настоящие дети?» Наставники обсуждали результаты своей работы не один день, пытаясь понять, какие дальнейшие действия надлежит предпринять. Но так и не пришли к согласию и решили просто пронаблюдать за Женей и Гришей, просто предоставив им самостоятельность и свободу. Так ребята оказались предоставлены сами себе.
Поначалу они по уже сформировавшейся привычке занимались спортом: бег, растяжка, тренажеры. Но когда дело дошло до волейбола, им стало скучно. Они бросили все и стали без всякой мысли накручивать круги по территории колонии.
– Давай убежим!
– Куда?
– Куда-нибудь.
– Да нас найдут.
– Ну и ладно.
– А если не ладно? Упекут куда подальше. Пока придется терпеть.
Этот диалог повторялся каждый раз, когда они проходили мимо ограды. Чтобы выбраться, нужно было только перешагнуть через нее. Но то, что было естественно в привычной обстановке, здесь казалось безрассудством. И так с тоской в сердце и презрением к своей трусости ребята каждый раз уходили от ограды внутрь сада.
Один раз они наткнулись на старика. Он ухмылялся, что опять привело Гришу и Женю в испуг. Он стоял на их дороге, и, хотя обойти его было нетрудно, ребята остановились, не решаясь приблизится.
– Разве вы еще не убедились, что бояться здесь некого? – спросил старик.
Ребята молчали в ответ.
– Домой, наверно, хотите!
Гриша начинал злиться и взял Женю за руку, чтобы увести ее. А Женя вперила свой взгляд в глаза старику и смотрела на него не мигая.
– Женя, он еще тебя загипнотизирует! – попытался вывести ее из оцепенения Гриша.
– Хочу! – обращаясь к старику дрожащим голосом проговорила Женя.
– За чем дело встало? Идите!
– Куда? – силясь не зарыдать, выпалила Женя.
«Вот дура!» – подумал Гриша, – «Так себя выдавать первому встречному!»
– Пойдем уже! – он попытался снова увести ее.
– Этот человек нам поможет, – Женя нетерпеливо повернулась к другу.
Старик в ответ засмеялся.
– Скорее нет. Желающих помогать здесь без меня хватает. Даже слишком. Даже для такого милого места. Я скорее затрудню вам жизнь.
– Вот, видишь! Он же сам предупреждает!
– И как же вы сюда попали? – совершенно спокойно продолжил старик.
– Мы хулиганы! – огрызнулся Гриша.
Старик поморщился, но сделал такое ироничное лицо, что Гриша только удивился живости его мимики.
– Что случилось с вами на том свете.
Ребята вздрогнули.
– И почему вас двое? По крышам гуляли?
– Перестаньте морочить голову. Мы уходим! – снова решительно заговорил Гриша.
– Вам, молодой человек, следует почтительней разговаривать со старшими. Никто вам голову не морочит. Я о вас ничего не знаю, но прекрасно вижу, что вы нездешние. А раз так, то значит случилась беда, поэтому вы здесь.
Женя заплакала. Старик нисколько не смутился от этого.
– Кто кого с крыши толкал?
– Никто никого не толкал. Хватит нас путать! – это уже Женя пришла в себя и обиделась на то, что ею так бессовестно помыкают. Вы-то сами кто? И откуда?
– С удовольствием расскажу, мною мало кто интересуется, – на секунду в лице старика появилась радость, но исчезла так же быстро, – А зря… – протянул он следом, – рассказывать?
Ребята молчали, а, следовательно, согласились.
– Я единственный оставшийся в живых сын моих родителей. Собственно, это не так. Я единственный, кого мои родители могли оставить после себя. Троих моих братьев убили на фронте. У меня даже один племянник был, но он тоже умер, маленьким мальчиком в войну. А я родился уже после войны. Это просто чудо было, маме было уже почти пятьдесят. И вот я рос окруженный таким родительским вниманием, что не опишешь. Ну просто роза-мимоза. Мечтатель, поэт. Когда мне было девятнадцать лет, я полюбил одну девушку. Для меня она была идеалом красоты и чистоты. Но это оказалось только моим представлением о ней. Мне несколько раз пытались открыть глаза, я ужасно страдал, но потом оправдывал ее и возвращал на пьедестал. Наконец она сама устала от моей восторженности и сделала так, чтобы я убедился в том, что она дрянь. Наверно месяц я ходил, не чувствуя земли под ногами. А потом забрался на крышу и прыгнул вниз. А очнулся здесь.
Ребята слушали старика, затаив дыхание, и снова вздрогнули на последнем его слове.
– Где, здесь? – прошептала Женя.
– Где и вы!
Этими словами старик напугал ребят до оцепенения, а сам спокойно продолжил:
– Мне иногда кажется, что это она сделала (вы все равно еще понять не в состоянии, поэтому не скажу, что), скорее, чтобы отвязаться от меня, а не по внутренней потребности. Хотя, возможно, я ее идеализирую.
– То есть, Вы умерли? – в ужасе спросила Женя.
– Я же перед тобой. И разговариваю.
Ребята смотрели на старика полумертвые от страха.
– А там – умер. Скорее всего, – продолжил старик спокойно.
– А мы? – прошептал Гриша одними губами.
– Так вот я и спрашиваю, что с вами случилось?
– А мы через земляной ход сюда попали, – и ребята рассказали все произошедшее с ними.
– Нет, ну нет! Вряд ли вас засыпало. Только почему обратно ход был закрыт? Мне бы с вашим наставниками поговорить об этом.
Гриша и Женя горько пожалели, что рассказали все. Надо же было быть такими дурачками!
– Ну-ну! Не переживайте, правды не расскажу. Но поговорить с ними придется. Чем больше я о вас узнаю, тем проще будет понять, что делать. А еще наставники хоть люди для нас бесполезные, но очень мудрые и информированные о том, что другие даже не слыхали.
– Так, значит, домой хотим? – произнес старик и, развернувшись, ушел, оставив ребят в тревоге, тоске и страхе. Но и подарив им неясную надежду.
***
Старика звали Валера. Ему по возрасту полагалось полное имя и отчество, но он говорил, что, называя при нем его отца, люди причиняют его совести невыносимую муку. И улыбался. Его называли самым несносным