и не сразу совладал с ним. Пошатнувшись, он встал на ноги и отвесил монарху глубокий поклон. Воровато оглядевшись, чародей несмело ступил на трап и уцепился за перила. Эфирная акула могла сожрать его в любой момент. Более того, он был уверен, что так и будет. Но этого не случилось. Ступив на палубу, подавленный Конрад тут же попал в крепкие руки Иолы и заполучил не слишком изящные кандалы.
После того, как истинного короля единогласно признали, Олаф распустил потрясенных вельмож до вечера, потребовав исчерпывающий доклад о состоянии столицы. Солдат и офицеров тоже попросили удалиться. Амалия, следуя дворцовому этикету, преклонила колено пред королем и отступила на почтительное расстояние. Олаф выглядел удовлетворенным, но особой радости в лице его не было. Сегодня свершилось то, что можно назвать высшей справедливость. Истинный король обрел свой трон и был смиренно признан придворными в родных стенах.
Глава 4. Двоевластие
Граждане столицы, побунтовав у ворот дотемна, разошлись по домам. Осыпав короля и его приближенных отборными ругательствами, честной люд решил собраться завтра. Хоть есть дома и нечего, все же ночь лучше провести в тепле. Доклад знати затянулся до глубокой ночи. С каждым известием Олаф становился мрачнее и мрачнее. Сотни погибших, тысячи раненных… Посевы разорены, города и селения в полуразрушенном состоянии. Погребальные костры пылали всю ночь, наполняя воздух запахом гари. Король слушал, изредка перебивал, задавал вопросы. Кивал, хмурился, отпускал одного человека, приглашал следующего и так до рассвета. Амалия попросилась поспать, ведь в отличии от Олафа она была в курсе всех важных событий. По крайней мере до катаклизма. Я тоже устал и часть слов пропускал мимо ушей. Когда последний докладчик покинул рабочий кабинет, мы остались вдвоем. Олаф долго молчал, решая стоит ли говорить, но потом все же посмотрел на меня.
— Королю больше никто не верит… — констатировал он. — Страна в руинах, народ бунтует, грабит склады с оружием и продовольствием. Армия, вместо того, чтобы помогать, отбирает последнее. И кто? Рыцари света…
— Что будешь делать?
— Не знаю Торвик… Даже если мы объявим об измене, обличим Конрада и вернем награбленное, это ничего не изменит. Сейчас каждый за себя, пытается выжить. Винить людей трудно. У меня голова пухнет от докладов, но это лишь общая картинка. Главное сейчас — не навредить, не сделать хуже. Чтобы разобраться что к чему у меня уйдут месяцы, а решение нужно уже завтра. Вернее сегодня… солнце уже встало. Я слишком долго спал Торвик. Конрад и лига постарались на славу, от прежнего королевства с его устоями ничего не осталось. Да, они были порой наивны, но людям хотелось верить. А что сейчас? Анархия, разброд, зреет бунт. Время упущено безвозвратно.
— Твоей вины в том нет, — напомнил я. — Не кори себя зря. Да и катаклизмы подобные этому случаются не часто.
— Торвик… Дело не только в этом, — Олаф прикрыл глаза, собираясь с мыслями.
— Я чего-то не знаю?
— Сир Торвик, могу я говорить прямо?
— Да, конечно.
— Не пойми пожалуйста превратно, но я более не могу быть королем. Да и не хочу, по чести сказать.
— Ты серьезно? Вот так вдруг?
— Не вдруг, Торвик. Я понял это еще тогда, после войны. А когда встретил Натали Эрстед в твоем убежище, утвердился окончательно. Жизнь короля — это постоянная борьба, предательства, интриги, кровь. Выбор между правотой и долгом. Я не хочу более решать за других, не хочу отвечать за чужие жизни. Скажи Торвик, если бы у тебя был выбор стать бессмертным королем или прожить одну жизнь с любимой женщиной, что бы ты выбрал?
— Это очень больной вопрос, Олаф. Нет, выбор не стоит, я бы прожил жизнь с любимой. Вот только случиться этому уже не суждено никогда. Значит, ты любишь Натали?
— Горько признавать, но я мечтал о ней с тех самых пор, как увидел впервые. Потом ее предали, на что я не мог повлиять. Одному Богу известно, что она тогда обо мне думала. Когда Натали ушла со службы я порывался открыться ей, но сам понимаешь как бы это выглядело. Я мог испортить ей жизнь. А потом предательство Конрада и куча лет в оковах собственного разума. Во дворце, рядом с монархом, Натали грозит большая опасность Торвик. Она будет пытаться защитить своего короля всеми силами. Особенно сейчас. Тебе, как всесильному существу, наверное этого не понять. Умер, переродился, продолжил начатое. А я не хочу упустить этот шанс!
— От чего же, я хорошо тебя понимаю.
— Не думай, что я неблагодарный. Если такова твоя воля, то я останусь королем столько, сколько потребуется. Но в таком случае Натали рядом со мной места не будет.
— Благородно с твоей стороны, вот только что она на это скажет? Похоже у вас это взаимно. Но если ты откажешься от престола, представляешь, какая грызня тут начнется?
— Я все продумал. Мы откроем правду про Конрада и объявим, что я после заточения совсем плох. Лучшим решением будет назначить Амалию Ортос регентом короля и делегировать ей полномочия.
— Амалию? — удивился я. — Хотя, если подумать, знать не решится встать у нее на пути. Остатки лиги тоже предпочтут с ней не спорить. Опять же она в курсе всех подковерных дел. Ты… твердо решился?
— Лучше шанса не будет Торвик. Сейчас или никогда.
— В том, что Амалия вывернется из этой ситуации, я почти не сомневаюсь. Уверен я и в том, что предложение она примет с радостью. Вопрос: а не пожалеешь ли ты сам о своем решении? С ее прытью все бразды правления быстро окажутся в одних руках.
— На это я и рассчитываю. Говорят, в вашем мире было много разных государств и в каждом свое правление? Кажется, самой распространенной властью была демократия? Я правильно называю?
— Ох Олаф, не произноси это слово в слух. Любой строй по своему хорош, но люди непременно все портят. Ты знаешь, что случилось с моим родным миром. Догадаешься что тому виной?
— Прости, я как-то не подумал. Но что же тогда делать?
— На этот вопрос за одну ночь не ответить, друг мой. Мой отец говорил, что добро должно быть с кулаками. Предлагаю пока исходить из этого. Твои сограждане привыкли видеть у власти короля, к иной реальности они пока не готовы. Твой план не лишен изъянов, но в целом хорош. Попробуем нечто среднее между конституционной монархией и церковной властью. С одной только разницей.
— С какой?
— Мы не будем вмешивать сюда Бога. В его существовании сомневаться не приходится, так что
