пользу полноте верующих и нашей Церкви принесет точность в следовании практическому опыту, которое составляет совершенное обращение от делания к созерцанию, как предначертали то наши отцы.
Уразумев значение и смысл воплощения Бога Слова, преподобный старец, по примеру отцов, которые придерживались точности в хранении устава на протяжении всей своей жизни, не дал, по псаломскому выражению, сон очима и покой скраниама[47] (ср.: Пс. 131, 4), доколе в действительности не испытал на себе силы Божественного заступления и даров благодати. В том, что они были в его жизни, мы уверились на собственном опыте. Но более всего нас приводила в умиление строгость в хранении им поистине мученического подвига.
Если, согласно Писанию, Господь, кого любит, того наказывает; бьет же всякого сына, которого принимает (Евр. 12, 6), то, стало быть, этот преподобный подвижник находился в передовых рядах тех, кто носит на себе язвы Господа нашего[48]. Точное хранение подчинения и послушания научило его таинствам духовного закона, свойствам благодати и распознаванию лабиринтов прелести и глубин сатанинских (Откр. 2, 24)[49], и он стал наученным Богом (ср.: Ин. 6, 45), сам среди первых учителей и руководителей на пути спасения. Имя же его, имя отца Ефрема Катунакского, являет лишь то, что он жил и почил в определенном месте Святой Горы.
Первые уроки он получил в исихастирии Святого Василия, когда стал служить в церковке у старца Иосифа. Когда наш Старец переехал в Малую Анну, отец Ефрем прожил с ним два месяца и имел возможность получать эти уроки регулярно, принося духовные плоды. Отвечая на наши вопросы о ступенях его духовного преуспеяния, он говорил нам:
— Два месяца, которые я пробыл у старца Иосифа, оказались достаточными для того, чтобы обрести благодать, как описывают ее наши отцы. Необходимым условием для этого является внимательная жизнь, особенно же сокрушение своей воли и чистая молитва. Однажды я молился в своей келии, всецело собрав свой ум, — так, как научился от старца. Внезапно я ощутил, что передо мной как бы открылось пространство и явились три образа. Такой любовью исполнилась моя душа, что я непроизвольно обнял средний из них. Чувство убедило меня в том, что это был Христос с двумя Ангелами. Но я не в силах описать того, что произошло или что я ощущал. Разрешение моим недоумениям давал Старец, к которому я приходил сразу после всякого Божественного посещения, как только оно заканчивалось. Я поднялся к учителю, хотя и была полночь, чтобы узнать значение таинства, которое мне дано было пережить впервые.
Отец Ефрем рассказывал нам об этом так, как будто переживал это вновь, и на деле убеждал нас в том, что верен Господь во всех словесех Своих (Пс. 144, 13). И он продолжал свой рассказ:
— Несмотря на то, что час для посещения был неподходящий, Старец принял меня, обнял с радостью и сказал: «Это, чадо мое, и есть благодать, которой я учил тебя и которую ты желал познать. Это первая ступенька, первое подлинное продвижение вперед. Отселе придет то, что описывали мы и отцы наши, о чем ты читал и спрашивал меня. Сколько людей искали этого в истории и в жизни и находили это поздно или после претрудных усилий! А ты обрел это так скоро и в такой чистоте. Теперь для тебя иное чувство, иные миры и духовная пища, другой уровень молитвы, который является, скорее, чувством родства[50] у тех, кто принял Его и со властью[51] входит в область сыновнего наследства». Здесь он побуждал нас к тому, чтобы мы были осторожными и не ослабевали в молитве.
После этого события пребывание отца Ефрема со Старцем было непрерывным, и он постоянно просил его:
— Старче, не утешайся угощением в одиночку.
У нашего блаженного старца Иосифа был обычай обнимать голову своих учеников и молиться, когда он чувствовал, что им передается некое Божественное благословение. Однажды, рассказывал нам приснопамятный[52], он, придя к Старцу, нашел его в состоянии исступления во время молитвы. Обняв голову отца Ефрема, он прижал ее к своей груди. Молился он так, как будто пребывал в созерцании. Придя в себя, он с радостью сказал:
— Ты, чадо мое, обладаешь не только чистотой и прямотой души, но и непорочностью — вместилищем и престолом Благодати. Все то, что ты видел и испытал, — это лишь откровения свыше, что были всегда доступны тебе. Но теперь настал черед нашего приношения, чтобы стяжать Божественные дарования. Теперь время делания, которое является восхождением к созерцанию.
С тех пор молодой подвижник с еще большей ревностью подъял крест аскезы, особое значение придавая послушанию — этому настоящему фундаменту преуспеяния. Все дела и слова преподобнейшего старца Ефрема, вся его жизнь, его цель и намерение заключались в подчинении и послушании. Как-то он сказал нам:
— Когда я едва ли не с любопытством пришел к старцу Иосифу и он открыл мне, кем я был, я и не мечтал о том, что соединюсь с ним, и продолжу его предание, и вкушу того, о чем мы читаем у отцов. Признаюсь, что ни одного человека я так не любил и не боялся, как этого Старца, который стал и остался для меня на всю мою жизнь предметом подражания и при жизни его, и после его смерти. Он стал моим спасательным кругом, и одна лишь память о нем ограждала меня от ошибок и подвигала к дальнейшему продвижению на протяжении всей моей жизни.
Однажды, когда отец Ефрем совершил какую-то ошибку и пришел на литургию позже назначенного времени, Старец сделал ему выговор и выгнал из своей келии. Он держал его на расстоянии от себя в продолжение трех дней, несмотря на то, что тот со слезами просил прощения. Когда он принял его вновь, то отец Ефрем понял, что это было испытание на практике, чтобы подчеркнуть важность точного хранения заведенного порядка, чего требует духовное преуспеяние — восхождение от делания к созерцанию.
Постоянной заботой и деланием старца Ефрема, как научился он от нашего старца Иосифа, было строгое соблюдение устава. Насколько позволял ему их устав на Катунаках, он старался следовать правилу старца Иосифа во время бдения и молитв. Бдение в ночное время он хранил всеусильно. В летнее время после повечерия он уходил на другой конец их каливы с маленькой скамеечкой и почти до полуночи пребывал в молитве. Время он узнавал по движению звезд, когда они достигали определенной высоты.
Истинное
