что современных помянутому в Вечном Возвращении I царю Гильгамешу.
Итак – мужчину, который должен был на рассвете воскреснуть, разбудили в полночь (или в полдень) Черного Солнца.
Стражи эту дверь распахнули и пролили свет на мужчину.
Когда. Свет. Коснулся мужчины (вот так, по частям) – тот осознал, что тело «его души» неведомым ему образом проголодалось. Этот факт (нечто, данное в ощущениях) его удивил: прежде он («золотая молодёжь») всегда просыпался сытым от сно-видений: от одного золотого сна переходил к другому.
Казалось бы – с ним сейчас совершалось именно одно из его видений (так он мог бы уверенно предположить). Казалось бы – пленена была лишь одна из его прижизненных реинкарнаций; но (зато) – все его другие личины (в других версификациях реальности) продолжали заклинать Невидимое (налагая на него свои псевдо-Силы).
Искали Пентаверу (безымянному, но – сыну царя) место – «там и тогда», где может решиться вопрос Воскресения Мира (дело было за «малым»: понять, что мир и в аду, и во гробе, и одесную Отца); потому – отыскали убийце убийцу.
Почему – через тысячи лет и (всё же) в Санкт-Ленинграде? Сфинксы на набережной (и их загадка) – не основание для тысячелетних метаний; разве что (ответ более чем очевиден): где ещё (если не в Санкт-Ленинграде – этом нововавилонском зиккурате, протянутом к псевдо-небесам европ) есть столь плодородная почва для чуждых (даже самой этой почве) разночинцев-отцеубийц?
Здесь – возможно если не остановить Апокалипсис, так осознать его (в его целокупности); это осознание и есть архимедова точка опоры любому бытию.
А что царевич-отцеубийца о Цыбине знать не мог (как и о решимости его именно «сейчас» совершить ещё одно злодеяние) – так это пусть его; главное – в роли имён (личин, которые мы тщимся наложить на логосы божественных энергий) Пентавен (которого прежде звали иначе) не ошибался.
Итак – когда свет коснулся мужчины, Черного Солнца вокруг него меньше не стало; Пентавер осознал в себе чувство невыносимого голода (по новому восприятию бытию); более того – осознал, что вошедшие стражи непосредственно ему (никакого нового восприятия) не предложили.
Да и не могли предложить: никакой многомерности в них не было.
Это были местные (со-временные «древние» – ищущие бессмертия) египтяне. Они были – здесь и сейчас (логосы наполняли пространство меж них – в самих тогдашних египтян не проникая); в будущем воскресении они не были сущи (были объектами-лазарями).
А вот будут ли они сущи где-либо ещё (в прошлом либо будущем) – это зависело не от падшего Пентавера, а от «будущего» нано-бога, следующего фараона (знать которого будут по его имени: Рамзес III).
Хотя – какой-никакой завтрак (для временного поддержания его внешнего тела) его тюремщики должны были ему (как бы) предложить.
Пред-ложить (немного лжи) – и (даже её) не дать; не дать – именно когда он согласится завтрак принять (чем бы очень унизил своё, пусть и бывшее, достоинство).
Поэтому он – должен был бы от предложения отказаться: пусть завтрашний сам думает о завтрашнем завтра, довольно сегодняшнему дню (сегодняшнему завтра) своей заботы; но – предложено ничего не было, слуги просто (вместе со светом) вошли.
После чего – он даже подумал о том, что таков весь нынешний человек!
То есть – словно бы сопровождаем светом; но – слишком уж «искусственно мёртв» (в живом свете логосов): словно бы (более чем оче-видно) – ещё до рождения подготовлен к мумификации.
Конечно же – всё «это» (сейчас про-исходящее с ним) раздражающе напоминает скверную кальку с прекрасного набоковского романа Приглашение на Казнь; но (ведь) – это и есть соборность времён: логосы (как от них не отворачивайся) повсеместны и скрепляют всё (в том числе – душу и души души).
Сопоставляется не сопоставимое. Совмещается несовместимое. Жизнь живая – (даже) включает в себя (как ничтожную частность) жизнь мёртвую; но – «эта» набоковская искусственная (литературная – пришедшая к нему из далёкого будущего) аллюзия не принесла древнему Петаверу никакого облегчения.
Ибо – не время и не место сейчас ему (убийце по уму) праздно размышлять об истине. Итак – древнеегипетские стражи вошли и встали вокруг него. Один из них (даже) мог бы произнести его (прежнее) имя; но – не произнёс: сейчас имя перестало быть истиной (став предметом подмен и манипуляций).
Ибо – царевич Пентавер (которого раньше звали иначе), сын (от младшей жены) фараона Рамзеса III, в жизни своей (и сейчас – в предсмертии своём) руководствовался даже не куртуазным кодексом (по отношении к «своей» Лилит) и не «будущей» Нагорной проповедью: он был более чем язычник – Пентавер был сын царя.
Вот чем именно (примерно) руководствуется какой-нибудь «пентавер»:
«Внимай тому, что я говорю тебе, Чтобы ты мог быть царем над землей, Чтобы ты мог быть правителем стран… Будь черствым в отношении ко всем подчиненным! Люди остерегаются тех, кто держит их в страхе. Не приближайся к ним, когда ты один, Не полагайся на брата, Не знай друга, И да не будет у тебя доверенных лиц - В этом нет никакого смысла. Когда ты спишь, сам принимай меры предосторожности. Ибо не находится друзей В злой день.» (Поучение фараона Аменемхета I, ок. 1991–1962 гг. до н. э., своему сыну Сенусерту)
Отсюда (навсегда) – у него не было Брата (Сына Отца); следует добавить вот ещё что: он не был убийцей физического тела отца (он был убийцей мистическим)! То есть – (был) убийцей личин (ведь имя, когда и если оно – перекинулось из сущности в предмет, и есть личина).
У него (сына царя) – «не было» Брата; но – Отца он всё-таки предал: попытался убить нечто, что остальными принималось за истину. Хотя и говорят, что истина приведёт к свободе; которая «свобода» есть ещё одно имя смерти, но – пленённого
