меня лил даже не пот, а потоки жидкости и в голове все перемешалось — выстрелы, взрывы, пыль, оглушающий рев, эти гортанные крики и среди них голоса наших, которые я будто бы узнавал, различая даже кто это кричит. Мне нужно было сшить разорванную артерию, иначе ногу через пару часов пришлось бы отнять… представляете, как это сложно в таких условиях⁈
Виктор отнял руки от головы и завороженно слушал. Перед его глазами, чуть ли не касаясь верхушек глинобитных домиков — саманов, пронесся вертолет и выпустил ракету. Он увидел дом, низенький, серый, даже скорее — глиняный сарай с маленьким окошком, увидел, как к этому сараю подбегает человек в черной жилетке и чалме на голове — в его руках был автомат. Не забегая внутрь, этот человек кидает в окошко гранату и тут же исчезает за стеной.
— Понимаете? Я вижу, как она катится прямо под мои ноги, крутится вокруг своей оси, словно бешеная юла, а я держу в руках иглу и зажим и не могу отпустить, ты понимаешь? Если отпущу зажим, то все, конец!
И что важнее, как вы думаете?
Виктор опустил взгляд и увидел перед собой, прямо на полу ту самую гранату — она бесшумно вертелась меж его кроссовок и он завороженно смотрел на этот смертельный танец.
— Что же было потом? — спросил Виктор пересохшими губами. Тело его одеревенело, он буквально не мог пошевелиться. Только лишь сердце гулко стучало в его стесненной груди.
— Дальше? — доктор снова посмотрел на дверь, будто бы опасаясь, что с той стороны его могут услышать. — Дальше случилось нечто странное… о чем я до сих пор предпочитал помалкивать. Раньше за такое сразу комиссовали и отправляли на курсы лечения галоперидолом. Теперь‑то конечно, с такой историей прямая дорога на Рен‑ТВ… — он замялся. Было видно, что история не дает ему покоя и он давно хочет освободится от ее чар, да только вот, судья по всему, выговориться было некому. — Не поймите меня превратно, будто бы я каждому встречному только и рассказываю это… просто после вашего сеанса и того, что я услышал… мне показалось…
— Теперь я всему поверю… — тихо сказал Виктор, глядя в пол, где не прекращая и даже ускоряясь, продолжала вертеться смертоносная граната.
Звук от ее вращения, от ее трения о пол был настолько ужасным, настолько гнетущим, скребущим за душу, что Виктору хотелось ее пнуть, чтобы отбросить подальше — вон из комнаты, в ту дверь из‑за которой пару минут назад донесся голос супруги доктора.
— Ровно за сутки до случившегося мне приснился сон, — продолжил доктор задумчивым голосом. Глаза его затуманились, он словно смотрел в прошлое, выбирая оттуда по крупицам давно минувшие часы, минуты и секунды и перенося их в настоящее. — Будто я стою над раненым бойцом, пытаясь перевязать разорванную артерию. В этот момент начинается бой — духи как всегда нападают неожиданно, в самый неподходящий момент. Я продолжаю операцию, потому что медлить нельзя. Разведгруппа, в которую входил боец, наткнулась на засаду и была уничтожена. Он остался один. Отстреливаясь, получил тяжелое ранение в ногу — но все же какими‑то неимоверными усилиями ему удалось доползти до кишлака, где мы базировались и предупредить командира. К сожалению, нам не дали времени на передышку и перегруппировку. Через двадцать минут, как он пришел, духи взяли кишлак в плотное кольцо. У нас не было ни единого шанса. Вертушки нужно было вызвать заранее, чтобы они успели долететь. Теперь было уже поздно.
— Господи, — прошептал Виктор. — Вам все это приснилось и вы ничего…
Доктор саркастически скривился.
— И… вы знали, что будет дальше? Что будет эта граната?
— Да. У меня уже раньше случались такие провидческие сны. Когда работаешь в постоянной опасности, все чувства многократно обостряются. В самых напряженных ситуациях, когда жизнь висит на волоске — время сильно замедляется, даже останавливается и тогда… тогда и становится понятно…
— Что? Что понятно?
— Что все это уже было… было, и не раз. И каждый раз, проживая эту ситуацию, я словно бы заново задаю себе вопрос — почему я поступил так, а не иначе? Почему не бросил иглу и зажим и продолжал операцию. Почему не выскочил за дверь или, на худой конец, за угол этой кибитки.
— Почему же? Почему⁈ — не в силах сдержаться повысил голос Виктор.
Яков Абрамович покачал головой.
— Этот парень… которому я делал операцию, он был в сознании. Он тоже все видел. Когда граната влетела в комнату, он скрежетал зубами от боли — но был в сознании и ясном уме. Наверное, он понял, что сейчас кибитка взлетит на воздух и у нас нет никаких шансов. Он посмотрел прямо мне в глаза и дальше я уже плохо соображал. Боец скатился с кушетки накрыл своим телом эту гранату. Раздался глухой взрыв, его подбросило, ударная волна прокатилась по помещению, осколком мне резануло ногу, но я остался жив.
Доктор замолчал. Виктор видел, как тяжело подымаются и опускаются его плечи.
— Я кинулся к нему, чтобы оказать помощь, но помощь была уже не нужна. Он спас мне жизнь ценою своей.
— Вы… знали об этом? Вы видели это во сне?
— Да…
— И… и… если бы вам выдался шанс все исправить, вы…
— Не знаю. Я бы продолжал оперировать, даже если бы на меня упала атомная бомба…. Боец умер у меня на руках. Но… — Яков Абрамович встрепенулся. Уже перед самой смертью он, едва дыша… сказал, что кто‑то придет. Кто‑то, чей рассказ меня не оставит равнодушным. Когда‑нибудь обязательно придет. И я должен буду помочь этому человеку. Во что бы то ни стало. Потому что от этого зависят наши жизни.
Виктор поднял голову и посмотрел на старого доктора, потом поднялся с кушетки, подошел к книжному шкафу и всмотрелся в старую выцветшую цветную фотографию, сделанную на Полароид. Рядом с высоким импозантным мужчиной, в котором, несомненно, можно было узнать доктора Якова Абрамовича, стоял коренастый плотный молодой человек с автоматом и пулеметными лентами. На его лице с широкой располагающей улыбкой выделялись большие, чуть грустные глаза.
— Папа, — сказал Виктор шепотом. — Но… как?
Доктор повернулся к нему и сказал уже твердым, не терпящим возражения голосом:
— Он сказал, вы знаете, что делать.
Глава 5
2010 год
— Что же я могу
