— Вам все равно придется подчиниться, по своей воле или против нее, — прошептала мне на ухо сестра Серафина, мягко положив мне руку на плечо.
Она была права. Не имело значения, разденусь я сама, или меня разденут силой. В любом случае с одеждой предстоит расстаться, так что мне оставалось хотя бы попытаться сохранить достоинство.
— Кроме того, вы же не хотите, чтобы ваша красивая одежда пострадала, — улыбнулась мне сестра Серафина. В ее речи слышался легкий иностранный акцент, итальянский, скорее всего, решила я, поскольку разговаривала она, как отпрыск семейства Мазарини, кардинала, семь племянниц которого долгие годы шокировали и возмущали Версаль. — Вы же сами не захотите работать в прачечной или на кухне в таких роскошных шелках.
Я испуганно воззрилась на нее.
— Праздный ум — прибежище дьявола, — сказала сестра Эммануэль. — Раздевайтесь.
Я вздохнула.
— Кому-то придется помочь мне. Я не могу раздеться сама.
Сестра Серафина аккуратно сняла мой кружевной фонтанж. Его назвали в честь фаворитки короля, Анжелики де Фонтанж, которая однажды на охоте потеряла шляпку и наспех перевязала волосы подвязкой. Король пришел в полный восторг, и уже на следующий день придворные дамы подвязывали волосы кружевами. Анжелика скончалась еще шестнадцать лет тому, но мы до сих пор носим фонтанж, соревнуясь друг с другом в его высоте и изысканности.
Сестра Серафина одну за другой расстегнула мои юбки. Сначала la secrete,[22]из тяжелой парчи, расшитой пчелами и цветами, затем — la friponne,[23]из золотистого тюля, прикрепленную к верхней юбке украшенными драгоценными камнями застежками и, наконец, la fidele,[24]из бледно-золотистого атласа. Это платье стоило мне целое состояние, но я с радостью уплатила его в качестве своеобразного комплимента Его величеству, который, подобно Королю пчел, правил своим двором.
— Дальше раздевайтесь сами… — И сестра Серафина растянула на руках черную глухую накидку, а я, спрятавшись за нею, сняла сорочку тончайшего батиста, надев вместо нее грубую рубаху небеленого полотна, которую она мне протянула. Скатав шелковые чулки, я отдала их ей и выпрямилась, ожидая, что мне предложат надеть еще что-либо. Напрасно.
— Прошу прощения, мадемуазель, — сказала сестра Серафина. — Я должна осмотреть вас, дабы убедиться, что вы не носите под сердцем ребенка. Наше аббатство не может позволить такого скандала, как рождение в монастыре младенца.
Я уставилась на нее, не веря своим ушам.
— Я — не беременна.
— Я должна убедиться в этом. Прошу вас, лягте на стол. — Сестра Серафина кивком указала на массивный стол позади меня, темную дубовую поверхность которого покрывала белая простыня.
— Моего слова должно быть достаточно.
— Вы и сами можете не знать об этом.
— Zut alors.[25]Если об этом не знаю я, то как можете узнать это вы?
— Я занимаю должность монастырского аптекаря. Поверьте мне, я умею определять, беременна женщина или нет.
— И наверняка знаете, как избавиться от ребенка.
Сестра Серафина промолчала, но лицо ее помрачнело. Сестра же Эммануэль прошипела:
— Это значило бы совершить смертный грех. Ваши слова оскорбительны для наших стен.
— Прошу вас, — повторила сестра Серафина. — Если вы подчинитесь, я не причиню вам вреда. Но, если вы воспротивитесь, сестрам придется удерживать вас силой, и тогда мне будет намного труднее действовать аккуратно и бережно.
Я возмущенно фыркнула.
— Хорошо, только побыстрее, пожалуйста.
— Прошу вас, лягте и поднимите нижнюю рубашку.
Я улеглась спиной на стол, сведя коленки вместе, а потом поерзала, поднимая сорочку. Сестра Серафина, похоже, успела согреть руки над огнем, поскольку пальцы ее не были холодными, чего я опасалась. Она быстрыми и ловкими движениями осмотрела мой живот, а потом осторожно сжала груди. С губ у меня уже был готов сорваться дерзкий комплимент. Но я лишь стиснула зубы и промолчала. Она опустила мою сорочку, прикрыв ею живот, и негромко произнесла:
— Ее лоно не расширено.
— Что я вам говорила?
— А теперь я попрошу вас раздвинуть ноги.
Я свела колени вместе.
— В этом нет необходимости.
— Прошу прощения, — вновь сказала она. — Я должна произвести полный осмотр.
— Мы знаем, что представляет собой королевский двор, — вмешалась сестра Эммануэль.
— В самом деле? Хотела бы я знать, откуда. К вашему сведению, Его Величество король превратился в весьма набожного человека, так что весь двор сейчас прозябает в скуке и томлении.
— Прошу вас, не упрямьтесь, — сестра Серафина с силой развела мне колени. На мгновение я воспротивилась, стиснув зубы, но потом в очередной раз напомнила себе, что больше мне идти некуда. Так что мне оставалось только терпеть, когда она бережно засунула в меня пальцы. Это продолжалось всего несколько секунд, но я чувствовала себя униженной и обесчещенной.
Вынув руку, она отвернулась, чтобы умыться. Я села и натянула нижнюю рубашку до колен.
— Удовлетворены?
— Она не ждет ребенка, — сообщила сестра Серафина сестре Эммануэль.
— И? — требовательно вопросила наставница послушниц.
Сестра Серафина покачала головой.
— Если она желает знать, не девственница ли я, то должна вам сообщить, что… я была замужем. — Мне пришлось проглотить комок в горле, чтобы произнести эти слова. Глаза у меня защипало от слез.
— Были? И где же ваш супруг? — пожелала узнать сестра Эммануэль.
Я сложила ладони в молитвенном жесте.
— Мой супруг… он… — Но закончить мне не удалось.
Сестра Серафина сочувственно закивала головой.
— Мне очень жаль, — сказала сестра Берта. — Мы не знали, что вы — вдова. В письме короля вас называют «мадемуазель».
— Я и есть мадемуазель, — сердито ответила я. — Я что, так и должна сидеть и дрожать от холода? Передайте мне одежду.
Монахини обменялись недоумевающими взглядами. Лицо сестры Эммануэль осветилось любопытством. Я подметила, как раздуваются ее ноздри. Она почуяла запашок скандала, как свинья нюхом чует глубоко зарытые в землю трюфели.
Я одарила ее ледяным взглядом, замерев в неподвижности, пока сестра Берта затягивала мне корсет. Затем я позволила ей надеть на меня тяжелое черное платье, источавшее неприятный запах щелока, в котором его стирали. К нему прилагался длинный передник из тех, что носят крестьянки, темные чулки из плотной колючей шерсти, которые подвязывались выше колена кожаными ремешками, и самые уродливые туфли на деревянной подошве, какие я только видела.
