— Эта — стоять будет! Вера наша крепнет из века в век, и сила государственная растет. Крепнет Русь. Врагу не взять, чертям не одолеть. Врага побьем, чертей, если надо будет, на службу возьмем.
Мария хмыкнула:
— Главное, муж-государь, вам, русским, самим себя не перегрызть.
Царь кивнул:
— Хоть и баба, а мыслишь верно. Для того я и царь, чтобы держать в узде. Чтобы не учинили бояре над страной грабеж да разбой, не разбежались под крылья жадных до нашей земли стервятников — а таких со всех сторон хватает. И с запада, и с юга, и с востока — отовсюду клюнуть норовят, урвать.
— Врагов у тебя много снаружи. А в своем доме еще больше. Бояре твои не только меня костерят. Спят и видят, как бы с тобой справиться. Тебе не сторожей вот этих… — Мария презрительно кивнула на ехавших неподалеку стрельцов, — а настоящих верных кунаков надо. Как у моего отца охрану сделать, из лично проверенных. Лично преданных. Чтобы неусыпно с тобой рядом были. Любое твое слово исполняли.
Иван с интересом посмотрел на жену.
— Занятные вещи говоришь. Вернемся во дворец — расскажешь, как у вас заведено. И братца своего, Михаила Темрюковича любезного, позови, скажи — разговор имеется. Хватит ему от безделья маяться, по улицам шататься да к людям московским цепляться. Послушаю и его.
Лицо Марии зарумянилось.
— На то я и жена твоя. Помогать, чем могу. Но и ты мне, государь, расскажи кое-что.
— Что же знать хочешь? — спросил Иван, догадываясь и без ответа.
Мария потрепала гриву своего коня.
— Хороший конь. На таком царице не стыдно сидеть. Очень хороший. Но всего лишь конь.
— К чему клонишь?
Мария, начиная сердиться, крепко сжала поводья, пальцы ее побелели.
— Не мог он душу украсть. А ведь украл. Превратил меня в себя. Точно приросла к нему. Будто в голове у него оказалась. Видела, слышала — все по-другому, не как обычно. Дышала по-другому. Ног не чуяла своих, зато копытами в землю бить смогла.
— Чуть меня не сшибла, — спокойно согласился Иван. — Только конь тут ни при чем. Не он меня ударить хотел — а ты. Конь лишь послушался. Не узде повиновался, не плети, не ударам пяток твоих — а помыслам. Хотела налететь на меня, строптивица дикая? Было так?!
Ошарашенная Мария не нашлась с ответом.
Ехали молча, приближаясь к раскинувшемуся среди неглубоких оврагов лугу, за которым виднелась полоска воды, вся в камышовых метелках.
— Молчи, молчи, — Иван глянул вперед. — Вот и лужок подходящий. До обеда как раз уложимся с потехой, да потом домой. Что, Машка, побьем уточек еще? Сама сумеешь?
Мария кивнула:
— Вели лук подать. Побью!
Царь покачал головой и сунул руку в поясной кишень.
— Дам тебе вещицу получше. Смотри, в этот раз не урони!
Мария испуганно шарахнулась в седле, натянув поводья — конь ее тоже дернулся.
— Не бойся ты так, — успокоил Иван. — Держи этого Медведя крепко.
Любопытство пересилило нерешительность Марии, она протянула руку к лежащей на ладони мужа фигурке.
— С конем у тебя случайно так вышло. Сейчас вообще про коня забудь, не думай. Фигурка — непростая. Ты и сама поняла уже, верно?
Мария кивнула.
— Медведь позволяет в душу зверя заглянуть. Да не просто так, а повиновать его себе можешь. Все, что прикажешь, исполнит зверь. Любой, какого выберешь.
— Как на Торге медвежатники, что ли?
Царь рассмеялся:
— Не царское это дело, на площади плясать да косолапого просить показать, как баба блины печет. Там наука другая, больше схожа с той, про какую Быков тебе рассказывал. А фигурка вот эта — она сразу подчинит, любого зверя.
— Почему такая холодная? — спросила Мария, сжимая кулак. — Что за серебряный лед?
Иван пожал плечами:
— Об этом не думай. А думай, какого зверя выберешь и как будешь понукать им.
Вновь пустились по лугу охотничьи псы, возбужденным лаем поднимая из травы уток.
Сокольники снимали птиц с клетей, пересаживали на перчатки. Соколов освобождали от клобучков, отстегивали, подкидывали в воздух.
— Ай, руку колет! — тряхнула кулаком Мария.
— Словно мураши побежали, да? — ободряюще кивнул ей Иван и хохотнул. — Держи крепко, чтобы не разбежались!
Мария, испуганно закусив губу, уставилась на свой стиснутый кулак.
К царской чете торжественно шагал Быков с птицей на руке, за ним спешили два рядовых сокольника, несли рукавицы и клеть.
— Государь, желает ли царица и на этом лугу удачи попытать? В Крылецком-то Дашка отличилась среди всех и здесь готова потрудиться на славу!
Быков, чуть было не ставший жертвой царского гнева, непредсказуемого и непонятного ему, от пережитого был еще возбужден. Глаза его блестели, голос подрагивал, но лицо сокольника сияло радостью служения. На левую руку государыни Быков снова надел рукавицу, водрузил сокола и отошел, кланяясь.
Мария вопросительно взглянула на мужа.
Царь, хоть и был готов, невольно вздрогнул. На миг показалось, что вместо его жены сидит на коне другая. В той же одежде, с той же тонкой фигурой, но с иным лицом. Из-под черных бровей вперился в Ивана диковинный взгляд разноцветных глаз. Хотя и доводилось Ивану видеть такое прежде, но то сплошь люди русские, их глаза изначально были голубыми или зелеными, и создавалось впечатление, что поменялся лишь цвет одного глаза, а другой ярче только стал, словно с раскрашенного стекла пыль смахнули. Такими и Настины очи были, когда ей доводилось забавляться с фигуркой Медведя, — яркими, как трава и небо погожим утром. Мария же, горская азиатка, дикарка с иссиня-черной гривой волос и угольными глазами, преобразилась разительно. Исчезла из ее взгляда ночная бездна, пропал темный омут, скрылась бездонная колодезная чернота — все то, что Ивана пугало и манило одновременно. Теперь холодно светилась под густыми бровями пара чужих глаз — как два осколка витражного стекла, зеленый и голубой.
Оправившись от удивления, царь кивнул.
Крепко прижимая Медведя к ладони тремя пальцами — Ивану была видна серебристая голова фигурки, — Мария, хищно улыбаясь, свободными указательным и большим сняла с птицы клобучок. Сокол резко повернул голову из стороны в сторону, огляделся и выжидательно присел на рукавице, напружинив мощные лапы. Мария отстегнула петельку должика и с силой, будто кидая тяжелый камень, подбросила птицу. Уже в воздухе, над головой царицы, сокол раскрыл аспидные крылья, хлопнул ими, взмывая выше, и принялся делать круг над лугом. Мария неотрывно следила за ним, все ее тело напряглось, лицо будто окаменело. Глаза широко распахнулись, губы, наоборот, сжались и побелели.
Иван знал, что ощущает сейчас Мария.
