старшие всегда говорят первыми, а юнцы должны ждать, когда им разрешат сказать слово. Конечно, пережиток прошлого, но так и половина рубежников в этом прошлом серьезно застряла. Поэтому надо следовать правилам. Мне с этим дяденькой надо если не подружиться, то хотя бы не поссориться.
В-третьих, я почувствовал, что это вроде игры в гляделки. Кто первый отвернется, в нашем случае — заговорит, тот и проиграл.
Потому я пока начал разглядывать зал приемов воеводы. Судя по всему, был он каким-то секретным. Я мог поклясться, что сюда нас раньше не водили. Стены из крупного камня, без добавления красного кирпича, как наверху. По бокам от воеводы рыцарские доспехи. Только довольно огромные, метра три в высоту. И над каждым висит старая, будто бы покрытая пылью печать. Внутренний голос подсказал, что лучше мне на эти печати даже не смотреть.
Сам воевода сидел на огромном массивном стуле со спинкой. Не трон, конечно, но что-то вроде того. За его плечами на стене висело гигантское полотно алого цвета с золоченым замком о трех башнях. Герб, что ли? Может быть.
Еще, благодаря крохотным оконцам и круглой люстре со свечами, я смог разглядеть маленькую дверь возле полотна. Видимо, черный ход.
— Почему сразу не пришел? Как только узнал, что рубежником стал и какие у нас правила? — наконец произнес воевода.
— Так на баннерах в городе не написано, что если мир переворачивается с ног на голову, то надо первым делом присягать князю. А далее адрес и телефон, где это можно сделать.
Блин, Инга же говорила, что надо быть смиренным и послушным. А я опять в бутылку лезу. Поэтому продолжил спокойно.
— Не успел понять, что к чему, как меня сразу рубежник один убить попытался. Вот я и затаился до поры, до времени.
— За что же он тебя убить хотел? — сурово спросил воевода.
Вообще, создавалось ощущение, что он все делал сурово: ел, говорил, спал с женщиной. А она ему, поди, отвечала еще в процессе: «Илия Никитич, вы на меня гневаетесь или задумались о делах воеводских?». Не мужик — кремень. Такие обычно от сердечного приступа в полтинник умирают. Этому повезло, хист сберег.
Однако я рассказал все без утайки, про спиритуса, Наталью, Ингу. А потом уже про дальнейшие наши твисты с Врановым, темной магией, нежитью и прочим.
— После убийства фамильяра ко мне надо было приходить, — прокомментировал мой рассказ воевода.
— Знал бы, как надо делать, так и поступил бы. А когда со мной Инга поговорила, то уже поздно было. От спиритуса и не осталось ничего. Какие доказательства? Слово одного рубежника против другого.
Воевода продолжал по своей традиции сурово смотреть на меня, но в то же время чуть заметно кивал. Будто бы даже соглашался с моими доводами. Разве при упоминании Инги скривился, как от зубной боли. Ого, они с моей замиренницей на ножах, что ли? Блин, а я хотел быть мягким и пушистым, и со всеми дружить. Тут же получается, что изначально уже занял одну из сторон. И не ту, которая сидела могучей задницей на троне перед гербом Новгородского княжества.
— Теперь вот доказательства есть, — закончил я. — Потому и пришел.
— Доказательства, — кивнул Илия. — Травница до самого князя дошла. Смотри, дескать, твой воевода что устроил, его ратники темной магией балуются. Теперь мне чухонца изловить нужно. И чем быстрее, тем лучше.
Я так и не понял, намеренно или нет Илия не произнес имени Вранового. С другой стороны, это как раз в русской традиции. Деньги есть — Иван Иваныч, денег нет — хромой чухонец. С глаз долой, из сердца вон.
— Прошлую хозяйку твоего хиста я знал, — продолжил воевода. — Очень мне помогала по разным вопросам. Так ее и звали — Спешница. Всем хорошо было. Я подле себя ее держал, тайну промысла хранил, она же подсказывала, когда нужно. После пятого рубца способность важную взяла. Могла сходу сказать, стоит человеку помогать или во вред ему пойдет. Бог знает, какой силой бы обладать начала, стань кощеем.
Воевода замолчал, глядя куда-то сквозь меня. А я не решался его прервать. К тому же, сам задумался над словами Илии. Потому что размышлял о пятом рубце, помнил, что говорил бес. Хист даст то, что тебе нужно больше всего.
А что хотел я? Да в сущности какие-то пустяки — просто перестать быть невезучим. Может даже наоборот, обратить минус в плюс. Немного удачи ведь никому не помешало бы? С другой стороны, невезение и сделало меня тем, кем я стал теперь.
Молчание в зале затянулось. И первым, как ни странно, его прервал Шеремет.
— Значит, присягнуть пришел? — наконец произнес воевода.
Я еле сдержался, чтобы не ответить что-нибудь дерзкое. Желательно в шутливой форме. Но моя, как мне показалось, нейтральная ремарка все же не удовлетворила воеводу.
— Сначала посмотреть. Я ведь вольный человек. И могу кому угодно присягнуть. Хоть Суомскому княжеству, хоть Тверскому. Так сказать, я открыт для предложений.
Другой бы назвал это самоубийством. Перед тобой целый кощей, а ты кто? Грязь из-под ногтей. Какой-то ивашка, которому еле спастись удалось. Да еще какой ценой? Как сказали бы в каком-нибудь хорошем фильме — ценой всего.
— Только в рубежный мир окунулся, а уже как заговорил, — недовольно произнес воевода. — Твоя предшественница поскромнее была.
— Может, потому и закончила не очень хорошо. Вы, Илия Никитич, не подумайте плохого. Я не такой уж дерзкий и резкий. Просто правда хочется знать, на что и зачем я подписываюсь. Условия, так сказать, вассальной клятвы.
— Условия простые, как и везде, — все же стал рассказывать воевода. — Живи спокойно, по совести, законы не нарушай. Если нужда будет, меч бери, да с щитом вставай. А взамен тебе защита от князя и его людей. Да, тяготу посильную каждый год плати.
— Тяготу? — не понял я.
— Как же это по-современному, — смутился воевода. — Налог. Да там и не деньги, так, мелочь. С ивашки пять монет серебром, с ведуна — тридцать, с кощея — сто. В первую седьмицу, как князю присягнешь. А потом ровно через год. Да разве то деньги? Но если и их нет, можешь службой отдать. Ратники у нас на жизнь не жалуются.
Я кивнул, славя всех богов, что не взял пятый рубец перед встречей с Илией. Потому что тридцать монет — это
