Наверное, это удовольствие, что испытывает мститель.
– Мне… Мне плохо… Я пойду…
Правильно, Настя. Зачем тебе оставаться? Что ты хочешь услышать? Объяснения? Или, может, оправдания?
– Теперь мы квиты, да, Настюха? Тебя полдня трахал Бес, а почему мне нельзя? Скажи, почему? Ты еще посмела сюда явиться! Рассказать мне подробности или…
– Я пришла сказать, что он меня отпустил. Но… Это уже неважно, Ваня. Все теперь… неважно.
– Как это отпустил? Почему? И у вас ничего не было? Настя, скажи, прошу? Выходит, я дурак и…
Ваня подходит ближе и сжимает мои плечи руками, которые совсем недавно мяли чужие груди. Тянется к моей щеке губами, обдавая чужим запахом… Господи, как же мне тошно… Наверное, и ему было так же тошно предоставлять меня в объятиях другого?
– Вань, я пойду, ладно? И, да… Ты тоже имеешь право и… Я тебя, наверное, понимаю и не виню… Нелегко думать о том, что в этот самый момент твоя девушка в объятиях другого. Я… Пока…
Разворачиваюсь и, втянув голову в плечи, семеню к выходу.
– Настя, прости меня, – протягивает он хрипло. – Мне очень жаль… Я так виноват… Я места себе не находил. Думал, смогу простить и переступить через это. Но нет… Закрывал глаза, а там ты… С этим…
– Ладно, все неважно уже. Пойду я… – отвечаю надломленным шепотом. Я ведь тоже не все ему сказала. Кое-что все-таки скрыла...
– А как же мы? Неужели, все кончено? Насть, она ничего не значит для меня… Я вряд ли завтра вспомню ее черты лица и…
– А я буду помнить всегда, Вань. Поэтому нам лучше больше не видеться. Пока.
Пулей вылетаю из его комнаты и бегу в туалет. Запахи сырости и мочи срабатывают, как спусковой крючок – меня выворачивает наизнанку… Кажется, еще чуть-чуть, и наступит облегчение. Но этого не происходит. Боль, разочарование, беспомощность будто превращаются в бетонную стену. Я почти ощутимо чувствую на плечах ее тяжесть…
На автомате бреду к остановке. Покупаю в ларьке бутылку воды и жадно пью. Живот скручивают спазмы, в глазах темнеет. Мало то, что я весь день не ела, так еще и Ваня… Боже мой, как теперь изгнать из памяти эту картинку? И почему я такая впечатлительная? Как я жить буду со своей склонностью все идеализировать? Я и простить не смогу… Каким должен быть мужчина рядом со мной? Верным, любящим, терпеливым… Я была уверена, что мой Ваня такой… Я еще совсем девчонка, не знаю людей… И права не имею кого-то судить… Бес меня все-таки отпустил – значит не такой он ужасный, каким я его представляла.
В полной задумчивости сажусь в автобус и возвращаюсь в ресторан. Мой заплаканный и понурый вид говорит красноречивее слов – Нина Георгиевна вздыхает, завидев меня на пороге, и капает в хрустальную рюмку корвалол.
– Выпей, девочка. Отдышись и расскажи мне все. Я хоть отвлекусь – директор задрал, а в вип-кабинке сегодня пьяная компания. Глаза бы мои их не видели.
Нина Георгиевна закуривает и с наслаждением откидывается на спинку кресла, приготовившись меня слушать.
А что рассказывать? У меня и слов-то нет… Все словно сгорело внутри…
– У нее сиськи красивые, Ниночка Георгиевна. А у меня… вон… Видели бы вы, как он ее хотел. И смотрел так, что…
– Дура. Зачем подглядывала? – она выдыхает в воздух щедрую струю дыма.
– Потому что дура. У меня такое чувство, словно сердце через мясорубку провернули.
– Это называется взросление. У всех взрослых такие сердца – с грубыми шрамами. Они потом перестают кровоточить, с возрастом… Ты начинаешь понимать человеческую природу и не обижаться на них. Людям свойственно предавать, изменять, лгать…
– Не хочу так… Хочу любовь. Верность. Ну, скажите мне, такая любовь бывает? Она вообще бывает? Чтобы любить верно и честно, не предавая? Если нет, я останусь одинокой… Не хочу больше шрамов…
– Видела я такую любовь, Настя. Ты думаешь, почему Бесо к тебе полез? Он Вику любил, тетку твою, Царствие ей небесное и вечный покой. А ты похожа на нее как две капли воды. Она рано умерла, ты маленькой совсем была. Бесо было лет двадцать или чуть больше. Он мир был готов положить к ее ногам, а она…
– А почему вы молчали? Вы… знали?
– Я же мать твою знаю. И Вику случалось встречать. Она погибла при загадочных обстоятельствах. Знаю, что Маша не любит об этом говорить, но я почти уверена, что никакое это не самоубийство. Вику убили тогда… И никто не знает почему…
– Он псих… То есть Бес представляет вместо меня Вику? Мечтает таким способом вернуться в прошлое?
– Не знаю… К чему уже думать об этом? Он тебя отпустил, и слава богу. Живи и радуйся. Завтра иди, мать проведай, обрадуй. А потом дуй в университет.
– Спасибо вам. Я…
– Я дам номер телефона риелтора. Тех денег, что я дала, хватит, чтобы снять квартиру.
– Еще раз спасибо.
Глава 8
Настя
Нина Георгиевна права – я повзрослела… Наверное, откровение прозвучит глупо – мне ведь двадцать один, а не пять. Однако, факт остается фактом – на многие вещи я теперь смотрю по-другому… И людей не сужу. На поверку мое умение разбираться в людях потерпело крах, а пережитое предательство лишь укрепило мнение о собственной никчемности. Я верила Ване, ненавидела Бесо… А что вышло? Меня предал тот, кого я считала самым близким. Он даже не попытался меня простить – в первый же день нашел бабу и переспал с ней в отместку. Тот, кто клялся в любви, смотря мне в глаза… Тот, кто уговаривал меня согласиться на предложение Беса ради мамы.
«Мы все переживем. Пройдем это испытание вместе».
«Я никогда не упрекну тебя, Настя… Бес – страшный человек, бороться с ним – себе дороже…».
Я верила, строила замки из песка, рисовала в мыслях картинки счастливой семьи, а теперь… Кажется, внутри все сгорело… Наверное, это и есть взросление – когда веришь только себе и понимаешь истинную природу человека. Правильно сказала Нина Георгиевна – когда не ждешь ничего хорошего, легче переживаешь боль и предательство… Так и я… За каких-то несколько дней перестала верить в розовых единорогов и сладкие сказки.
