хотя я к нему еще не прикасалась, подушечки пальцев знают, что он кашемировый. А сетчатка знает, что новый рюкзак, который сияющая Лиля достает из пакета, чтобы похвастаться покупкой, будет розовым. С самого утра мне неуютно в собственном теле. Когда Лиля уходит в туалет (он у меня совмещенный с ванной), я достаю из тумбочки бутылку и выпиваю почти треть. Лиля кричит, что мне надо меньше пить. Откуда она знает, думаю я, выпивая еще треть, пока она причесывается перед зеркалом над раковиной. Вижу, как ее отражение мне улыбается. Еще увидимся, пишет она пальцем на почему-то запотевшем стекле, и когда я хмурюсь, пытаясь это понять, стирает буквы движением ладони и забавно смеется. Смех у нее похож на отцовский. Нам пора выезжать, наша «Лидия» отплывает через два часа. Перед выходом из квартиры я опускаю рулонные шторы, тяну цепочку, пока полотно не достигает низа окна. Почему-то чувствую, что руки стали мокрыми.
* * *
— Видела бы ты свое лицо, — говорит кто-то, когда я обнаруживаю, что все еще стою на верхней палубе, а передо мной Лиля, изо рта которой я тяну и тяну длинные тягучие водоросли, никак не заканчивающиеся, в отличие от рулонных штор. — Прости, что оторвала тебя от воспоминаний, но у нас есть незаконченное дело.
Я в ужасе отшатываюсь, пытаюсь стряхнуть с рук зеленую слизь, начинаю пятиться, боясь выпустить Лилю из вида. Где-то раздается пьяный смех, и я хочу крикнуть, позвать на помощь, какой бы она ни была, но в этот же момент поскальзываюсь на скользкой жиже под ногами, натекшей с Лили и подкравшейся ко мне, и впечатываюсь спиной в корпус парома. Лиля усмехается.
Я улавливаю краем глаза что-то, что вцепляется в горло невидимой хваткой. Что-то, чего никак быть не может. Прямо там, на белоснежном корпусе парома, синей краской, подсвеченной в темноте фонарем и оттого еще сильнее бьющей по глазам, написано одно-единственное слово.
Lilia,
вижу я большие синие буквы, и не могу в них поверить.
LILIA,
огромным рубленым шрифтом отпечатывается у меня на сетчатке. Это невозможно, думаю я. «Лилии» не существует. Существует «Лидия». И сейчас я на «Лидии».
Но четче некуда видно, что это совсем не LIDIA.
«Лилии» не существует. Лили, после нашей совместной поездки год назад, тоже. И тем не менее они обе сейчас передо мной. Я вспоминаю, как странно на меня смотрели пассажиры в посадочном коридоре, когда я рассмеялась Лилиной шутке. То же было с официанткой на ужине.
«Красивый свитер. Сама выбирала? Что-то он мне напоминает…»
(спасибо, сама, да, и мне он тоже кое-что напоминает)
«Такая симпатичная дамочка, и одна? — Вообще-то, я не одна»
(ну да, конечно, ухмыляется щупленький)
«Давай обойдем по другому коридору»
(давай, золотко, я только за! — пойдем, Лиля. — ненормальная!)
«Просто скользнула по тебе взглядом и ушла!»
(я невидимка, смеется Лиля)
«Да, хочу просто посидеть, посмотреть, как ты ешь»
(ни о чем не догадываясь)
«Дайте, пожалуйста, вашу ключ-карту»
(у вас одноместная каюта, одноместная каюта, одноместная)
ВСТРЕТИМСЯ НА ВЕРХНЕЙ ПАЛУБЕ!
— Кто ты? — говорю я мгновенно замерзшими губами. На открытой палубе внезапно стало так холодно, что я невольно вспоминаю тот день, ледяной и темный. По правде говоря, я его никогда и не забывала.
— А то ты не знаешь, — отвечает призрак Лили, потому что это именно он. Дерзкий, чужеродный и такой живой. Жаждущий мщения. Я прочитала достаточно ужастиков, чтобы это понять, но недостаточно, чтобы в это поверить. И тем не менее.
А потом Лиля, светлая, легкая Лиля, которая ниже меня сантиметров на двадцать и слабее раза в два, с такой силой толкает меня к поручню ограждения, что я отшатываюсь даже скорее от изумления. Впрочем, от чего бы ни было — сейчас я в опасной близости от того, что Лиля хочет сделать. Полагаю, то же, что сделала с ней я. Только вот свалиться за борт, в ледяную, бурлящую от паромных винтов воду живьем гораздо менее милосердно, чем перед этим получить освобождающий удар феном. Ну, парочку ударов. Неважно.
Поняв, что хрупкость Лили сейчас обманчива, я собираю все силы, отталкиваюсь от поручня и бросаюсь на нее, собираясь буквально протаранить, а заодно оказаться подальше от края палубы, но собранные силы, приложенные к холодной стали поручня, отбрасывают меня на пол. Лиля за моей спиной смеется. Осознав, что произошло, я отказываюсь в это поверить. Разум начинает заволакивать какой-то дымчатой пеленой. Липкие водоросли, появившиеся на моих ладонях, меня отрезвляют. И ладони, и я сама прошла сквозь Лилю. Конечно, она же призрак. Чертово привидение. Мертвая сучка. Я не могу ее коснуться.
И в то же время она отлично может не только коснуться меня, но и подтащить за волосы к краю — снова к краю — палубы. Я пытаюсь отцепить ее руки, высвободиться, рвануться прочь, но ее хватка крепка так же, как крепко было мое убеждение в том, что я никогда больше ее не увижу. Может, даже крепче. Я уже на самом краю, вокруг — никого, только ночь, тишина, холод и плеск волн. И Лилино лицо перед глазами — бледное, тонкое, красивое. Мертвое и такое живое. Я вцепляюсь в поручень и уже практически ликую — чувствую, что из этого положения я смогу увернуться и освободиться! — но ликование длится меньше секунды. Потом я ощущаю, что лечу, словно в замедленной съемке, к плескающейся черноте, несущей мне смерть. Плавать я не умею совершенно. Так же, как и Лилин отец.
Даже ничего не сказала на прощание, медленно прокручивается в моей голове, пока сознание отсчитывает палубы сверху вниз, словно наклеенные на длинную, бесконечно длинную негативную пленку, часами тянущуюся у меня перед глазами. Наконец я чувствую удар — спина поздоровалась с гладью воды и явно возмутила ее спокойствие, — жуткую сковывающую боль во всем теле и острые рыбьи плавники, начинающие рассекать по легким. Боль взрывается перед глазами не искрами, как это иногда бывало, а тысячей крошечных мальков, рассыпанных в толще воды, вертких, быстрых, холодных. Они равнодушно смотрят на меня своими малюсенькими глазками и скользят дальше. Боль бесконечна, и поэтому я успеваю их рассмотреть. Всех из тысячи. Каждого. Вода, мальки и боль сливаются в одно целое, расползающееся у меня внутри на месте, где когда-то были мои легкие.
Господи, помоги мне, господи, пожалуйста,
у-м-о-л-я-ю,
мечется у меня в голове, хотя я прекрасно знаю, что никакого бога нет, а если бы и был, не стал бы помогать убийце двух человек. Я зажмуриваюсь изо всех сил,
