пары, закрепляя как влияние жены, так и зависимость мужа, поддерживая близость и нравственность… Пока сей обычай длился, ни одна моя мысль, ни один поступок не укрывались от Жозефины. Она угадывала, она знала все, что временами было неудобно для меня. Всему пришел конец после одной из ее сцен ревности. Я решил больше не возвращаться к своей подчиненности». Впоследствии, во втором браке, он боялся, что Мария-Луиза будет настаивать на общем ложе, ибо «я бы сдался. Сие суть истинная прерогатива, истинное право женщины».
Иногда, в халате, с головой, покрытой носовым платком от холода, он шел по коридорам в ее спальню, камердинер Констан освещал ему путь свечой. Обычно он покидал жену в восемь утра, Жозефина призывала своих фрейлин и умышленно сообщала им, где ее муж провел ночь, томно добавляя:
– Вот почему я нынче поздно встала. – Теперь ей приходилось притворяться, что неверность мужа не имеет для нее особого значения. Прелюбодеяние и для него ныне не имело значения, Наполеон, казалось, забыл, как терял голову в разлуке с ней или страдал от ее измен.
– Любовь на самом деле не существует, – высказался он как-то. Это – вымышленное чувство, порожденное обществом. Возможно, я мало пригоден судить об этом, ибо являюсь слишком здравомыслящим…
Бонапарт теперь даже не делал попыток скрывать от жены свои интрижки с актрисами. Когда Бурьен был отправлен в отставку из-за темных финансовых махинаций, Наполеон потребовал ключи от комнаты секретаря, расположенной рядом с его кабинетом. Это помещение меньше всего напоминало деловой кабинет. Весьма ценно для потомков его описание в мемуарах знаменитой трагедийной французской актрисы мадмуазель Жорж: «В глубине комнаты огромная кровать, на окнах плотные занавеси из зеленого шелка, просторный диван; перед камином возвышение. Массивные канделябры с зажженными свечами, большая люстра».
Отныне комната предназначалась для его свиданий, и каждый день мадам Бернар, снабжавшая покои Жозефины свежими цветами, была обязана украшать ими и это помещение. Через своих осведомителей супруга консула узнала о курьезной истории визита к Наполеону актрисы Катрин-Жозефины Дюшенуа. Актриса была некрасива – по меткому выражению писателя Александра Дюма, «ее лицо напоминало тех фаянсовых львов, которых устанавливают на балюстрадах». Но она была сложена как Венера Милосская и, по его же словам, спешила продемонстрировать эти достоинства и отдаться поклоннику как можно скорее, дабы незамедлительно сгладить первое неблагоприятное впечатление от ее внешности. Камердинер Констан препроводил актрису в комнату и постучал в дверь кабинета Наполеона, сообщив о ее прибытии.
– Пусть подождет!
Через час Констан стуком напомнил ему об ожидавшей даме и услышал в ответ:
– Пусть раздевается и ложится!
Когда еще через час Констан вновь напомнил ему о посетительнице, поглощенный работой консул приказал:
– Пусть одевается и уходит!
Дрожавшей от холода актрисе не оставалось ничего другого, как удалиться, проклиная свое невезение.
Однако, его интерес к молоденькой актрисе «Комеди Франсез» Мари-Терезе Бургуэн (1781–1833) оставил некоторый след в ее карьере. Эта дочь парижского сапожника с младых ногтей мечтала о сцене и начинала балериной, но затем у нее открылся драматический талант, и она с успехом блистала в роли молодых героинь. Что касается личной жизни, то Мари-Тереза очень быстро получила прозвище «богини радости и удовольствия». Ее официальным покровителем стал Жан-Антуан Шапталь (1756–1832), химик с европейской известностью, положивший много сил на продвижение развития отечественной промышленности. Когда англичане отрезали пути снабжения Франции продукцией из ее заморских колоний и тростниковый сахар превратился в невиданное лакомство, именно он разработал промышленную технологию производства оного из сахарной свеклы. Наполеон назначил его министром внутренних дел, причем Шапталь не стеснялся резать Первому консулу правду-матку и яростно спорить с ним, за что тот наградил его прозвищем «Папаша-клистир». Одним поздним вечерком 1804 года, когда Шапталь работал вместе с Бонапартом в его кабинете, почти тотчас же после его коронации, Констан доложил:
– Мадмуазель Бургуэн!
– Пусть она подождет! – бросил император.
Шапталю было нетрудно догадаться, что означал визит актрисы к императору в столь поздний час. Он ушел и на другой день подал прошение об отставке. Актриса же почувствовала себя смертельно оскорбленной императором.
В 1808 году во время конгресса в Эрфурте Наполеон для разлечения августейших участников выписал из Парижа театральную труппу, в составе которой была и Мари-Тереза. Актриса очень понравилась Александру I, и Наполеон повелел ей отправиться в Санкт-Петербург, где она с большим успехом играла на сцене в течение двух лет, и молва приписала ей честь быть любовницей императора. Затем она вернулась в Париж и продолжала выступать на сцене «Комеди Франсез», пока ее не вытеснило молодое поколение актрис.
Но отношения великой французской актрисы мадмуазель Жорж – в миру Маргериты-Жозефины Ваймер (1787–1867) – с Наполеоном были более длительными и даже носили некоторый оттенок серьезности, если верить ее мемуарам, тщательно отредактированным известной французской поэтессой М. Дебор-Вальмор. Она была заклятой соперницей мадмуазель Дюшенуа: если та блистала в ролях лирических персонажей, то Жорж рвала страсти в клочья, изображая сильных, несгибаемых женщин. Ей в 1804 году было всего семнадцать лет, но она уже обладала той величественной внешностью благородной римлянки, которая делала ее незаменимой для ролей в трагедиях французского классицизма. Эта дочь актрисы и музыканта начала выступать на сцене с пяти лет и в полной мере испытала на себе уколы всех терний закулисной жизни
Она была неглупа и остроумна; познала любовь в четырнадцать лет с собратом по ремеслу, затем была любовницей Люсьена Бонапарта до того, как он женился на мадам Жубертон, а после его обращения к утехам семейной жизни утешилась в объятиях польского князя Сапеги. Наполеон обратил на нее внимание 28 ноября 1802 года в «Комеди Франсез» на представлении «Ифигении в Авлиде». В тот же самый вечер Констан явился к актрисе с приглашением от господина Первого консула посетить его на следующий день в восемь вечера во дворце Сен-Клу, поскольку тот пожелал лично выразить восторг ее игрой. Оторопевшая актриса быстро взяла себя в руки, изъявила свое согласие и попросила Констана, чтобы он заехал за ней не домой, а в театр – несомненно, она желала, чтобы вся труппа знала об оказанной ей чести. Мадмуазель Жорж облачилась в легкое белое платье из муслина, на голову накинула кружевную вуаль, а на плечи – роскошную кашемировую шаль, ибо на улице было более чем зябко.
Спустившись по лестнице, подобно весталке, готовящейся к выполнению священного обряда, физически ощущая на себе взгляды всех коллег, прилипших к окнам и снедаемых нескрываемой завистью, актриса села в карету с гербом Первого консула. Она тотчас же попросила Констана отвезти ее домой и
