Николай Николаевич приступил к образованию правительства, назначению министров, советников, генерал-губернаторов по управлению эмиграцией, с тем чтобы в будущем они стали и генерал-губернаторами в освобожденном от большевиков отечестве.
Все шло, как было спланировано. Как вдруг из-за кулис ворвался на сцену Кирилл. Тоже великий князь. Тоже Романов, племянник Николая Николаевича, до того тихо-мирно обретавшийся в городке Кобурге, в Германии, и теперь пожаловавший во Францию. В пику своему дядьке он провозгласил себя «блюстителем российского престола», а затем и «Кириллом Первым, императором всероссийским». И даже начал издавать собственный официоз, газету «Вера и верность», фразеологией напоминавшую листки «Союза русского народа». Редактировал газету Александр Столыпин, сотрудник черносотенных органов печати, брат бывшего премьер-министра России. В «Вере и верности» Кирилл опубликовал декларацию, в коей объявил «всем нашим верноподданным как в пределах, так и за пределами России, что Мы решили осуществить возрождение и новое строительство России, ежели Всемогущий Господь дозволит претворить в жизнь Наш священный долг…»
Новоявленный «Кирилл Первый» для многих был фигурой загадочной, отчасти даже романтической, что привлекало к нему интерес прежде всего молодого офицерства. Тому способствовали некоторые моменты его биографии. Еще во время русско-японской войны, весной четвертого года, когда на рейде Порт-Артура броненосец «Петропавловск» под флагом командующего эскадрой адмирала Макарова подорвался на японской мине и почти весь экипаж погиб, в горстке спасшихся моряков оказался единственный офицер — именно он, Кирилл, сын великого князя Владимира, внук Александра II и двоюродный брат Николая II. Вскоре после той «купели» Кирилл был назначен командиром крейсера «Олег». Все сулило ему блистательную карьеру. Но, гостя у кузины Виктории, жены великого герцога Гессенского, бравый морской офицер соблазнил ее — кузина оставила герцога и вступила в морганатический брак со своим двоюродным братом. Случай не столь уж редкий и предосудительный. Однако герцог был родным братом Александры Федоровны, венценосной супруги царя. Николай II наложил вето на брак кузена с кузиной. Кирилл не подчинился, за что поплатился трехлетним изгнанием. Правда, затем царь сменил гнев на милость, и Кирилл вступил в мировую войну уже в чине контр-адмирала. В начале войны он был прикомандирован к штабу великого князя Николая Николаевича, затем определен командиром гвардейского флотского экипажа в Петрограде.
Теперь его приверженцы в эмиграции утверждали, что именно он — богом данный государь, ибо дважды сохранен для престола: и в волнах океана, и в лихолетье минувших войн. Великого же князя Николая Николаевича они обвиняли в том, что тот бездарно командовал российской армией, отдал неприятелю множество губерний и первоклассных крепостей, в февральские дни семнадцатого года умолял государя отречься от престола, а затем положил меч главнокомандующего, царем ему врученный, к ногам Временного правительства и на все последующие ужасные годы, когда по России бушевала гражданская война, погрузился в благодушное бездействие.
Все это было святой правдой. Но сторонники Николая Николаевича подобные же обвинения бросали и Кириллу: кто, как не он, в первый же день февральской революции, нацепив красный бант, продефилировал во главе своего гвардейского экипажа к Таврическому дворцу и присягнул на верность Родзянке и Керенскому? И если Николай Николаевич хоть и бездарно, но все же воевал, то Кирилл ни разу за все годы противоборства с германцами не казал носа на фронт. Это тоже было правдой. Кирилл обвинял Николая Николаевича в нарушении закона о наследии престола, за что тот «перед богом и судом его страшным совсем скоро ответ держать будет», явно намекая на преклонный возраст претендента, дядька же во всеуслышание называл племянника мерзавцем и молокососом — и один другого справедливо бранили за то, что спор за корону и власть вносит раскол в «среду русской эмиграции и пагубно сказывается на борьбе за освобождение России». Однако ни один, ни другой отступиться не хотел, и борьба в военных и правых политических кругах эмиграции разгоралась.
Путко помнил Николая Николаевича еще по войне. Совсем уже старик, он мог дать движению лишь свое имя. Сам же предпочитал коротать дни в дворцовой тиши. Но что представляет собой Кирилл?..
Не будучи уверенным, что «блюститель российского престола» соизволит осчастливить аудиенцией рядового офицера-эмигранта, Путко решил воспользоваться своей репортерской карточкой: время от времени он пописывал в «Пти Паризьен» об автомобильных и воздухоплавательных новинках, все больше привлекающих читательский интерес, — благо, сам вращался в парижских технических кругах и мог узнавать об изобретениях из первых рук, а в своей фирме имел к ним прямое касательство. Писал он в газету под псевдонимом Антуан Пуатье и на это же имя получил корреспондентскую карточку.
Резиденция Кирилла оказалась вида довольно невзрачного — серогранитный запущенный дом старинной построили. Сам «император» — рослый, спортивного сложения, в потертом, синем в клетку костюме, в обвислой фетровой шляпе — куда-то спешил, соблаговолил обронить лишь несколько слов у открытой дверцы маленького, видавшего виды «амилькара» и перепоручил докучливого корреспондента своему советнику.
Советник, похожий на бульдога генерал Доливо-Долинский, был достаточно известен в эмигрантских кругах. Почти всю жизнь провел он в контрразведках, начав с имперской российской, перекочевав к украинским «самостийникам», затем в польскую дефензиву. Поговаривали, что всех смертных он разделяет на две категории: тех, кто числится в кондуитном списке, и тех, кто не числится. Причем последних было лишь двое: он и Кирилл. Путко нимало не сомневался, что с сего часа и репортер Антуан Пуатье окажется в подозреваемых. Несмотря на это, Доливо-Долинский охотно поведал представителю «Пти Паризьен», что «блюститель российского престола» — великолепный автомобилист и игрок в гольф; он любит выращивать розы и решительно отмежевывается от эпизода с красным бантом и присягой у Таврического.
— В тот злополучный день Кирилл Владимирович лишь поддался всеобщему поветрию и доверился Родзянке, бывшему предводителю дворянства и камергеру императорского двора. Впрочем, все это вряд ли интересует французскую общественность.
Генерал-контрразведчик проницательно оглядел репортера и, продемонстрировав, что его не обманула ни карточка газеты, ни сносный французский предъявителя ее, по-русски допросил:
— Вы офицер высочайшего производства или получили чин в гражданскую войну?
— Высочайшего. Это имеет значение?
— Первых мы будем зачислять в наш корпус армии и флота автоматически, а вторые должны подавать ходатайства блюстителю престола. Можете оповестить также в прессе, что Кирилл Владимирович приступил к назначению министров своего кабинета и к присвоению чинов и званий. Персоналии будут оглашены в ближайшее время. — Доливо-Долинский проследил, правильно ли репортер записал его слова в блокнот, и продолжил: — На нашей стороне поддержка могущественных сил, коим ясно, что именно Кирилл Владимирович, а не дряхлый Николай Николаевич, воплощает здоровое монархическое начало. Именно он — богоданный источник возрождения российской самобытности. — Генерал снова сделал паузу. — Назвать всех, кто нас поддерживает, еще не пришло время. Но запишите: супруга
