нос Женя, глядя, как синенькая снова уходит под воду. — Слушай, — сообразила она вдруг, — а если медичка увидит или вожатая?
Коминтерновка, конечно, не ответила. Женя молча смотрела, как та нарезает круги по бассейну, не поднимаясь на поверхность. Спохватившись, начала отсчитывать секунды. На счете «124» больно ущипнула себя за руку. На счете «300» в панике оглянулась на взрослых.
Вожатая сидела рядом с медичками и что-то рассказывала, прыская в ладонь. Медички не смеялись, но внимательно смотрели: все внимательно смотрели на нее и ни одна — в сторону бассейна.
В этот самый миг лицо Аэлиты показалось над водой. Только на миг и только лицо: глубокий вдох — а потом она вновь погрузилась. Опять скользит над дном, как гибкая змейка или диковинная рыба.
«Я сейчас, — долетели до Жени слова вожатой, — ваших проверю только». И тут Женя испугалась по-настоящему: а если коминтерновкам нельзя купаться в бассейне? Не то что так, а вообще в воду заходить — по крайней мере, сейчас? Если им положено просто лежать и дышать воздухом? А Аэлита — в бассейне! Потому что она, Женя, ее туда зазвала!
Вожатая поднялась и неторопливо пошла вдоль лежанок с «синенькими». Кажется, она на них даже не смотрела. Недолго думая, Женя бросилась к пустой лежанке и закуталась в простыню. Заметила? Нет? Шаги приближались. Сейчас она заметит, что простыня мокрая, поняла Женя. Я ведь прямо из воды — и простыня, конечно, намокла! Ой, что будет…
Шаги стали удаляться. Женя осторожно выглянула из простыни: обойдя всех, вожатая уже возвращалась обратно, она ничего не заметила. Тогда Женя посмотрела на бассейн.
Коминтерновка, облепленная мокрой одеждой, кралась к своему месту. Теперь она не казалась такой слабой. То есть все же казалась… но не такой.
— Ну вот, — сказала ей Женя, освобождая лежанку, — а ты купаться не хотела.
— Мори туату, — сказала синенькая — и улыбнулась.
Казалось бы, что такого в обыкновенном костре? Каждая, наверное, девчонка, а уж каждый мальчишка и подавно, умеют его зажечь. В поле, на опушке леса, на пустыре, в таинственных развалинах, да просто во дворе, за сараями — пока взрослые на службе! Сидеть и смотреть, как искры поднимаются к темнеющему небу. Видеть сквозь языки пламени своих друзей напротив. Травить анекдоты или байки или просто молчать. Потом, как подоспеют угли, напечь картошки и есть ее, обжигаясь… Не зря есть слова в гимне пионеров: «Ах, картошка, объеденье! Пионеров идеал».
А в «Артеке» костер получился совсем иным. Все было как и дома, но… шумел в стороне прибой, от моря тянуло прохладой и солью и сверкали над головами огромные южные звезды. Только ради этого костра стоило побывать в «Артеке».
Синюшные коминтерновцы, как обычно, держались отдельной стайкой — и сейчас больше, чем когда-либо, напоминали обессилевших после долгого перелета птиц. Аэлита была с краю, тоже как обычно: видно, старалась хоть краем уха послушать, как Лидочка, вожатая Жениной группы, читает вслух «Мальчиша Кибальчиша».
В сторону Лидочки и тем более Жени она при этом не смотрела, уставилась в небо, будто звезды пересчитывая.
— Это Большая Медведица, — тоже не поворачивая головы, уголком рта прошептала Женя, поняв, что коминтерновка в самом деле внимательно рассматривает небо. — А у вас она как называется?
— У нас иначе… — Голос Аэлиты был еле слышен. — Звезды… их видно по-другому.
«Вот задавака!» — Женя отвернулась, первый раз разозлившись по-настоящему. Небо над ними другое, звезды другие, луны, наверно, вообще нет — а вместо нее над головами висит огромный жуткий паук.
И тут она сообразила, что Аэлита, наверное, имела в виду нечто иное. Не звезды другие — созвездия! Южный Крест, Большой Пес… что еще там… Гидра, кажется… Папа рассказывал, но давно. А еще он рассказывал, что луна там в самом деле подвешена «наоборот», месяцем в другую сторону. Впрочем, про луну коминтерновка вообще ничего не говорила, Женя все додумала за нее.
Вот она, значит, откуда. Не Испания — а, может быть, Бразилия. Или Перу. А то и вовсе Соломоновы острова из южных морей Джека Лондона.
Страшные Соломоновы острова. Где действительно могут водиться страшные пауки-гиганты…
Заранее состроив примирительную улыбку, Женя снова повернулась к Аэлите, но той уже не было рядом.
— «А идут пионеры — салют Мальчишу!» — Лидочка закрыла книгу. — Ну что, девочки, понравилась история?
Девочки, которые до того сидели затаив дыхание, загомонили наперебой. Женя встала и отошла чуть в сторону от костра, к Тимуру.
— Ты почему не слушал, здорово же? — спросила она.
— Я читал, раньше, — сказал Тимур. — Потом, ну… ты знаешь…
— Что?
Тимур пожал плечами. Не признаваться же, что ему там неуютно? Девчонки — такие существа, по отдельности ничего, а как соберутся вместе, так хоть беги. Женя хороший человек, но не стоит ей об этом говорить, вдруг обидится?
Нельзя Женю обижать, лучше совсем не ответить.
— Так, — сказал он. — Ничего.
— Ладно, — легко согласилась Женя. — Ничего так ничего.
Она села рядом на парапет, сложила руки на коленях. Блики костра играли у нее на лбу, а глаза утонули в глубокой тени. За неделю Женя успела загореть, и в сумраке казалось, что цвет лица у нее как у коминтерновок.
Тимур отвел глаза. Он хотел смотреть, и было стыдно. В голове теснились какие-то странные мысли, неправильные, не товарищеские. Например, о том, что девочки тоже купались нагишом. Когда голыми плещутся мальчишки, это естественно и правильно, это само собой разумеется, но девочки?.. Забор между пляжами не был сплошным, кое-где Тимур заметил щели, и если устроиться к ограде вплотную, то можно будет…
Тимуру стало жарко. Хорошо, сейчас вечер, и в полумраке не видно, как покраснели, должно быть, его щеки и лоб.
— …Илае пуата тукариба…
Говорили неподалеку, где кружком, под присмотром никогда не спящих врачей, сидели «баклажаночки» и «баклажанчики».
— Интересно, какой это язык? — спросила Женя. — Португальский?
— Не похоже, — благодарно откликнулся Тимур. Говорить всегда лучше, чем молчать. — Португальский должен быть на испанский похож… (Они оба одновременно улыбнулись, вспомнив «Детей капитана Гранта» и ошибку Паганеля.) А испанский совсем другой, я слышал.
— Я тоже слышала, но вдруг? — сказала Женя.
«Зачем тогда вопросы задаешь?» — хотел поинтересоваться Тимур, но передумал. Значит, так надо, так правильно.
Потрескивал, догорая, костер. Девчонки вполголоса шептались о чем-то с Лидочкой, иногда хихикали, но тоже тихо, в ладошки. «Синенькие» говорили на своем языке, и был он похож на шум моря и на гомон толпы и странно успокаивал. Женя сидела рядом, и это было хорошо.
— Смотри, — сказала вдруг Женя, — что
