— Но ты ведь никогда не жаловался, да?
— Старался.
— У тебя новости?
— Да вроде ничего такого, чтобы...
— Гости собрались?
— Это не новость, Юра... Они у меня собираются время от времени.
— Но сегодня повод, да?
— Повод? — Халандовский был явно растерян, что бывало с ним не часто, что вообще-то и не бывало с ним никогда, но сейчас замершие его гости видели Халандовского совершенно не таким, каким привыкли видеть, — он неприкаянно раскачивался из стороны в сторону, косил черным своим глазом в сторону гостей, давая понять, что его команда «Затихнуть!» остается в силе.
— Пашу провожаете? — спросил голос в трубке.
— Пашу? — опять переспросил Халандовский.
— Он ведь у тебя? За столом?
— Вроде того...
— Дай ему трубку, пожалуйста. На два слова.
— Трубку? — Халандовский явно не мог прийти в себя.
— Аркаша, успокойся, — произнес голос улыбчиво. — Я не оторву его от вашей компании надолго. Так, минутка, вторая... Не больше.
— Хорошо. — Опустив руку с трубкой вдоль тела, Халандовский запрокинул голову и некоторое время стоял, молча глядя в потолок. Потом тяжко вздохнул, поворотил свое лицо к Пафнутьеву, посмотрел на него печальными своими глазами и наконец протянул трубку. — Тебя, — сказал обреченно.
— Кто? — Пафнутьев поднялся, подошел.
— Лубовский. Видимо, из Парижа. Или из Лондона.
На секунду, не больше, только на секунду замер Пафнутьев, остановившись перед Халандовским. Он уже протянул руку к трубке, качнулся вперед, чтобы сделать еще один шаг, но, услышав фамилию звонившего, замер в движении, как это бывает в сказках, когда принцесса нечаянно уколет палец веретеном и сбывается страшное пророчество колдуньи. Пафнутьев беспомощно оглянулся на Худолея и Шаланду, снова повернулся к Халандовскому и наконец взял трубку.
— Пафнутьев на проводе! — с напором произнес он, гася в себе растерянность.
— Здравствуйте, Павел Николаевич. — Голос Лубовского был таким же вкрадчивым и доброжелательным. — Извините, что нарушил вашу беседу... Водка у Аркаши такая же холодная?
— Гораздо холоднее, чем обычно, — заверил Пафнутьев.
— Это Лубовский беспокоит.
— Да уж догадался.
— Догадался? Как?
— По голосу, — весело ответил Пафнутьев. Он уже пришел в себя и готов был разговаривать долго и неуязвимо.
— Это приятно. — Теперь уже был озадачен Лубовский. — У меня такое ощущение, что мы с вами можем встретиться.
— Пути господни неисповедимы! — воскликнул Пафнутьев.
— То есть... Вы подтверждаете мою догадку? — в голосе Лубовского явно поубавилось и вкрадчивости, и доброжелательности. Он как бы посерьезнел. Дурацкие вскрики Пафнутьева, похоже, его озадачили.
— Господи! — продолжал радоваться Пафнутьев. — Юрий Яковлевич! Да после халандовской водки, после халандовского мяса я готов подтвердить все, что угодно!
— Мне приятно сознавать, Павел Николаевич, что у нас общие друзья.
— Взаимно, Юрий Яковлевич!
— Мне говорили о вас, как о человеке опытном, справедливом, обладающем высокими профессиональными качествами.
— Да, я такой, — заверил Пафнутьев, посерьезнев.
— Всего доброго, Павел Николаевич. Думаю, мы сработаемся.
— До скорой встречи! — воскликнул Пафнутьев и тут же положил трубку, поскольку его запал заканчивался и продолжать разговор в таком же тоне он уже не мог. — До скорой встречи, дорогой, — проговорил он уже нормальном голосом и с тяжким вздохом опустился на свой стул.
— Хорошие у тебя друзья, Аркаша.
— Стараюсь, — сдержанно ответил Халандовский.
— Похоже, он узнал о моей командировке в Москву раньше меня.
— Наверняка. Так, Паша, будет продолжаться и впредь. Не исключено, что о твоих планах, задумках он будет знать до того, как эти планы и задумки созреют в твоей голове.
— Вот такой монстр?
— Как видишь.
— Ты не звонил ему, не сообщал, что я у тебя буду за этим вот столом?
— Паша! — укоризненно возопил Халандовский.
— Тогда наливай, — и Пафнутьев выдвинул свой стакан к середине стола.
* * *
Проснулся Пафнутьев на удивление свежим, будто и не было вчерашнего перебора у Халандовского. Некоторое время он лежал, глядя в потолок и припоминая подробности затянувшегося застолья, звонок Лубовского не то из Парижа, не то из Лондона, напутствия и предостережения друзей, которые сыпались на него в этот вечер в невиданном изобилии. Совершенно не думая о предстоящей командировке, он с удивлением обнаружил, что все решения уже приняты, что он знает, что делать, как поступить, в каком порядке. Пафнутьев частенько ловил себя на этой странности — не напрягаясь и не терзаясь, он позволял организму самому принимать решения. И беззаботно занимался всякой мелочевкой, встречался с друзьями, шатался по городу, наблюдая быстротекущую жизнь, а вечером заваливался спать. Но наутро, наутро обнаруживал, что работа проделана, выводы сделаны, решения готовы и ему остается лишь выполнить все то, что кто-то для него подготовил тщательно и безошибочно. Есть старая русская сказка, в которой злая мачеха измывается над падчерицей, заставляя ее выполнять непосильную работу — перебирать зерно, прибирать избу, мыть и стирать. Но той помогают мыши, птички и прочая мелкая живность. Девочка спокойно ложится спать, а утром с удивлением обнаруживает, что вся работа выполнена.
Нечто похожее происходило и с Пафнутьевым, правда, не общался он ни с воробьями, ни с мышами, хотя не отказался бы, да и кто откажется...
Встав с кровати, он прошлепал босыми ногами на кухню, заварил большую чашку крепкого чая и, втиснувшись в угол, сделал первый глоток. Через некоторое время в дверях появилась Вика. Постояв, тоже присела к столу, запахнув поплотнее халат.
— Пьешь? — спросила она.
— Пью.
— Это хорошо. У меня такое чувство, будто ты хочешь мне что-то сказать.
— Хочу.
— Говори. Внимательно тебя слушаю.
— Значит, так. — Пафнутьев замолчал, отвлеченный очередным глотком чая.
— Говори, говори, Паша. — Вика подперла подбородок кулачком. — Ты еще вчера вечером пытался что-то сказать, но силы тебя оставили. Так бывает, я привыкла.
— Неужели пытался? — удивился Пафнутьев.
— Ты произнес слово «командировка».
— Ага... Выходит, я был достаточно трезв. Все правильно... Значит, так... Еду в командировку. В Москву. Генеральная прокуратура. Особое задание. Сложное, опасное, чреватое.
