задумался, вращая кистями рук, как она учила. Вдруг Вера, совершенно забытая ими, резким движением швырнула на пол журнал мод, спустила с дивана ноги и деревянно пошла к двери. Она удалилась не простясь. Иоланта, проследив ее уход, не сделав ни одного движения, чтобы удержать подругу, перевела задумчивый взгляд на Колю. Он протянул ей клубок, который она отложила в сторону. Лана разглядывала его со странным выражением лица, потом пожала плечами, точно чего-то не понимала, прикусив губу, снова посмотрела на него, вдруг оживленно просияла и заявила с той неожиданной откровенностью, которая означала одно лишь равнодушие к нему:
— Слушай, а ведь ты красивый парень.
Коля засмеялся, не сводя с нее глаз, стараясь удержать ее внимание на себе.
— Нет, серьезно, красивый. У тебя глаза... — она задумалась, — ничего себе глаза... Характер у тебя хороший, — продолжала она и, покусав прядь волос у щеки, добавила: — Твердости только тебе не хватает, мне кажется. Ты сильный — и вроде не сильный, слабый...
— Я сильный, — возразил Коля. — Могу носить тебя по комнате.
Иоланта скрестила руки и встала на цыпочки, как балерина.
— Носи, — приказала она.
Коля подхватил ее под коленки и поднял, стараясь держать от себя подальше, понес к письменному столу, потом к балкону.
Иоланта беспокойно заулыбалась:
— Поставь на место.
Коля снова отнес ее к письменному столу и осторожно усадил. Она опасливо отодвинулась, спрыгнула и отбежала к дивану.
— Си-ильный.
Села, гибким движением подхватила с пола журнал.
— Но я не эту силу имела в виду.
На этот раз Коля уходил от нее охотно, нетерпеливо, он жаждал остаться в одиночестве с воспоминанием о ее словах, о том, как она это произнесла. Он ходил по комнате, обхватив себя руками, повторяя про себя: «Ты красивый парень... Серьезно, красивый. И си-ильный!»
Все время ему хотелось остановить ее в себе, задержать, очертить магическим кругом, где бы жила она, не подозревающая об этом убежище. В своих ученических тетрадях он набрасывал ее профиль, рисовал ее лицо, каким оно было в те или иные минуты, — ее необыкновенно подвижное лицо, на котором можно было прочесть обиду, горечь, девчоночье тщеславие, страх и которое все же оставалось для него загадкой. Он рисовал ее с разными прическами. Однажды даже Иоланта, углядев у него в тетрадке по физике свой портрет, принялась тут же, за партой, поставив маленькое зеркальце, укладывать волосы так, как нарисовал Коля, и на его глазах превратилась в строгую маленькую женщину. Он приобрел оперу Чайковского, чтобы наслаждаться ее именем, нарисованным большими буквами на коробке, и, когда матери не было дома, слушал ее с горьким наслаждением побежденного и вместе с тем с торжеством победителя — он отвоевывал в себе для нее такие высоты, которые рано или поздно должны были притянуть, как магнитом, ее настоящую. Или ненастоящую? Где она, настоящая, та или эта? Коля без конца проигрывал особенно ему полюбившийся дуэт Иоланты и Водемона: «Твое молчанье непонятно... Не знаю, чем мои слова тебе могли быть неприятны, скажи мне, в чем моя вина?» Ее вины в том не было, она еще не могла увидеть его, на Коле лежала великая обязанность сорвать с ее глаз повязку. «Зачем глаза даны мне? Для того, чтоб плакать», — отвечала Иоланта, и тут же заворачивалась музыкальная буря, вовлекая инструменты один за другим: восклицания фанфар, волнистые звуки арфы, призыв олифанта в гулком осеннем лесу. На этом гимне, восторге и кружении пластинки однажды застала его неожиданно возвратившаяся мать; Коля, услышав ее шаги, щелкнул клавишей проигрывателя, но музыка еще не успела выветриться из комнаты, и мать сказала иронично:
— Водемон нашелся...
Невозможно было вынести эту насмешку и стыд. Коля хватил пластинкой об пол, но она не разбилась. Они с матерью остолбенело посмотрели друг на друга.
— Ну-ну, — сказала она и, круто развернувшись, вышла из комнаты, потому что между ними не было принято выяснять отношения.
Однажды он вызвался проводить Иоланту на каток. Стояла ясная зима, в небе было просторно, звездно, густые тени деревьев лежали на лунном снегу. Иоланта радовалась: вечер хороший.
— Ты бы коньки купил, — участливо сказала она.
Коля отвечал, что купит обязательно.
У входа на каток они замешкались, здороваясь с ее знакомыми, — тем, кто его не знал, она представляла Колю как друга детства, что его, конечно, не устраивало. Ему даже показалось, что, представляя его парню в грубошерстном вязаном свитере, она произнесла «друг детства» несколько пренебрежительно, но парень, равнодушно кивнув, умчался на коньках. Проследив за ним глазами, Иоланта вдруг взяла Колю за руку, сжала ее и повела его к трибунам. Там она дозволила ему переобуть себя, топнула коньком в нижнюю скамейку:
— Нормальненько.
И, махнув рукой, заскользила по льду. Ее алая ягодная шапочка замелькала в толпе пестрых конькобежцев. Коля подул на руки, все еще растроганно улыбаясь.
Из репродуктора тут же грянула музыка, широкий, плавный на поворотах «Севастопольский вальс». Иоланта по кругу пронеслась перед ним с какой-то девочкой, помахав ему. Коля вскочил, чтобы ей ответить, но она была уже далеко. Потом она снова выплыла из праздничной толпы, самая праздничная, самая легкая фея, и стая других фей неслась за ней. Он поискал глазами парня в овечьем свитере — оказалось, он катается в паре с их литераторшей. Очевидно, партнер, взрослый парень, нравился молодой учительнице — она все время смеялась. Иоланта с девочкой находились поблизости от этой пары, точно привязанные незримым тросом: очевидно, спутница Ланы любопытствовала на училкиного кавалера. Коле пришло в голову, что Лана, разгорячившись, захочет напиться, и он отправился в буфет, заранее представляя, как удивит ее своей расторопностью.
В длинной очереди, на его счастье, оказался знакомый по авиамодельному кружку, который его окликнул. Они постояли, обсуждая предстоящие областные соревнования, куда знакомому предстояло ехать выступать вместе со своей моделью радиоуправляемого гидросамолета, затем приятель поинтересовался, с кем Коля пришел на каток.
— Со своей девушкой, — без запинки сказал Коля.
— А, — сказал приятель, косясь на бутерброды в витрине. — Я ее знаю?
Коля буркнул фамилию Иоланты.
— Ага, — сказал приятель. — Старшая или младшая, их, кажется, две сестры?
— Младшая, Иоланта, — пробормотал Коля.
— Красивая девчонка, — равнодушно отозвался товарищ, и Коля в порыве благодарности, что он не усомнился в его близости к великолепной Иоланте, хлопнул его по плечу.
— Тебе чего, с колбасой или с сыром? —
