Ознакомительная версия. Доступно 10 страниц из 46
сопляка, который в свои скромные лета мечтает стать писателем? Приговор. Да, приговор, сейчас я осознаю это. Победа на том проклятом конкурсе обрекла меня на долгие годы страданий.
Я вознёсся над миром! Я видел этот свой чертов рассказ на полках магазинов. Узкая дорога, по которой проходят лишь единицы писателей, дорога, ведущая туда, где на мраморных постаментах восседают великие классики, была теперь открыта и для меня. Разумеется, в ряды бессмертных классиков я собирался попасть не с одним жалким рассказом. Он служил всего-навсего индикатором, отображающим мои способности, фонариком, брошенным вперед, чтобы осветить темный, тернистый путь, по которому (в этом я тогда не сомневался) мне предстоит идти в будущем, и иной дороги мне судьбой не предусмотрено.
Примерно как-то так я рассуждал в то лето, получив пластиковую медаль.
Идиот малолетний.
Признаться, дурь эта из башки моей вылетела совсем недавно, а ведь мне уже тридцать пять, можно было и раньше поумнеть. Если в подростковом возрасте еще можно верить в сказки, то когда ты взрослый мужик, это попахивает кретинизмом. Да нет, не попахивает – воняет. Да что об этом говорить.
Рисовалась мне примерно следующая картина.
Вот он я! Мастер стиля. Жонглёр, умело играющий словами. Идеи роились под моей черепной коробкой. Их были десятки, только успевай выплескивать на бумагу. Еще год-другой будут «пробы пера», оттачивание «авторского почерка» на малой прозе, а там уже и за роман можно браться. Издатель, терпи! Терпи, стервятник ты этакий! Скоро придет к тебе тот, кто выведет твою жалкую конторку на мировой уровень.
И ведь шло все именно так, как я фантазировал. Это наполняло меня еще большей уверенностью в себе. Я был словно тот мужик из фильма «Матрица», который продал расположение Зиона за то, чтобы ему стерли память и сделали суперзвездой в виртуальном мире.
Уже к двадцати годам мой дебютный роман был дописан, вылизан и готов предстать на суд издателя. Как и положено двадцатилетнему человеку, иного исхода, кроме как сразить редактора наповал, я не рассматривал. И не было разочарования.
Я отправил рукопись по почте в несколько издательств, примерно через месяц мне пришел ответ от одного из них. Рукопись им понравилась, они были готовы заключить со мной договор. Рейтинг бестселлеров «Нью Йорк таймс» с моей фамилией в числе первых десяти замаячил перед глазами так явственно, что казалось, я уже в нем…
Казалось бы, мне грех жаловаться. В конце концов, я не придурок блаженный, как устроен мир – понимаю. Прекрасный старт, долгая и плодотворная работа с одним из крупнейших издательств страны (называть его не буду, к сути дела это не относится), по роману в год. Мечта начинающего писателя.
Если бы не тот несчастный, трижды мной проклятый конкурс юных писателей. Победа в нем распалила детские амбиции. Вот вам вскользь вывод прожитых лет: самое страшное, что может случиться с будущим человеком, это исполнение его заветных мечтаний на старте жизни, когда первые ступени лестницы, ведущей к звездам, ты пролетаешь одним махом, ни разу не споткнувшись.
Я занял свое место. Свою нишу среди собратьев по перу. Она располагалась посередине, между никому не нужными графоманами, завалившими интернет своими опусами, и лидерами рынка.
Посередине.
Самое поганое положение, какое только существует. Середнячок. Ни рыба ни мясо. С голоду не подыхал, но и денег особых не видел. Тьфу, да о чем это я?! В деньгах разве дело?
Другое рвало меня на части. Тропинка к пантеону литературных классиков заросла. Я больше не видел ее и не знал, как можно пройти по ней. Я – писатель, после смерти которого умирают и его книги. Они дохнут уже при жизни. Старые работы сменяются новыми, не оставляя после себя и тени желания у читателя возвращаться к ним вновь. Попкорн-литература.
Я стал писать триллеры очень скоро после того, как заключил первый договор. Дебютный роман переработали, я не был против. Я думал, это на благо моей карьере. Впрочем, изменять в нем мало что пришлось, иначе я бы послал их к черту. Тогда я мог себе это позволить, ведь я был уверен в своих силах, уверен, что очередь из жаждущих заключить со мной договор издательств стоит за спиной и робко ждет своего шанса. Но кое-что исправить все-таки пришлось. Я согласился. Как-никак, у ребят опыт, а я, в сущности, был еще пацан.
Получил скромный тираж в две тысячи экземпляров. Неплохо для начинающего автора. Но и не хорошо.
Се. Ред. Няк.
Со временем мне позволили выйти за жанровые рамки. Я говорю «позволили», использую именно это унизительное слово, потому что к тому моменту, как мне стало тесно в границах серии, в которой я издавался, я уже не был так туп и наивен. Пускай мое скромное имя что-то да значило в литературных кругах, и сменить издателя я действительно мог себе позволить, но я также понимал и то, что ничего этим не изменить. И у других я стал бы легко заменимой рабочей лещадью.
И в один прекрасный день мне стало плевать на амбициозные грезы о литературном бессмертии. Я захотел лишь одного – славы прижизненной, захотел видеть лучезарную улыбку свою на билбордах и в профилях социальных сетей мировых литературных пабликов. В двадцать я стремился в бессмертие через сверкающий вспышками фотокамер зал славы. В тридцать с лишним мне стало глубоко наплевать, куда этот зал приводит, лишь бы пройти по нему.
Старые мечты, пропущенные через призму цинизма, отфильтрованные, без шелухи, без лишних соплей: «О, боги, боги, даруйте мне жизнь вечную через труды мои писательские», без всего этого дерьма вернулись ко мне спустя треть жизни.
Это произошло одиннадцать месяцев назад. Именно тогда, осенью прошлого года, я всерьез решил написать книгу, которая сможет дать мне все то, о чем грезит любой, однажды взявший перо, – мировое признание.
Из любящего мужа, заботливого отца, верного друга, из хорошего человека я, одержимый безумной идеей, превратился в монстра.
Меня зовут Дэвид Блисдейл. Мою жену – Линнет. А сына – Тревор. Это имена наши, черт бы вас всех побрал, сволочей! Запомните их!
Роман закончен. Я заплатил за его написание слишком высокую цену. Отдал все, что было мне дорого – свою семью.
Теперь мне не получить ни славы земной, ни жизни вечной. У меня не осталось ничего, кроме темно-зеленых стен, железного столика, прикрученного к полу, кровати и клочка неба, порезанного на квадраты металлическими решетками. И в небе этом, в его высях, мне грезится моя Линнет. Мне невыносим ее взгляд, прощающий и, несмотря ни на что, все еще
Ознакомительная версия. Доступно 10 страниц из 46
