что сосед младше ее и стильный мужчина) вдруг решил осчастливить красивую даму — свежую! чистую! — каким-то своим дурацким и пошлым вниманием.
«Это что же он себе позволяет?! — пропечаталось в мыслях обиженной Куськиной. — Знал бы этот козел, сколько я заплатила за последний свой лифтинг!»
Как автор могу с ней согласиться: да, косметические операции нынче стоят так дорого, что не каждая Куськина может на них пойти.
Вспомнив про последний свой лифтинг, Генриетта Карловна возлютовала: «Как посмел какой-то старик делать мне комплименты?! Как посмел…»
В двадцать лет подобное происшествие вызвало бы у Куськиной лишь усмешку, не более, но в пятьдесят восе… (ой, простите) в сорок лет это казалось ей ужасающе оскорбительным.
— Как посмел ко мне клеиться старый пердун? — трагически вопрошала она Далилу в этот же день. — До чего же я докатилась! Я что, так плохо выгляжу?
— Ни в коем случае! — возразила Далила. — Выглядите вы ослепительно!
— Тогда почему пенсионер пригласил меня в ресторан? Меня!
Самсонова вставила:
— Юную, свежую.
— Да! Что он себе позволяет, этот разнузданный педофил? — горестным вопросом согласилась с ней Куськина. — Ха! Ничего! Я ему так…
— Врезали?! — ужаснулась Далила.
— Нет, отказала!
— И что?
— С горя ушел!
— Куда?
— Да к себе! В свой трехэтажный сарай!
Самсонова поняла, что у Генриетты Карловны вместо однообразного климакса назревает интересная, подростковая «морковь» и «тусовка», полная отроческих радостей и печалей. С соседом ей подфартило. Такой колоритный сосед украсит любую жизнь, а жизнь увядающей женщины прямо-таки возродит. Разумеется, при условии, что та одинока.
Самсонова так подумала и, как всегда, не ошиблась. Вскоре выяснилось, что сосед утешился юной девой. Да не одной.
— Он их пачками, Изверг, в сарай свой трехэтажный таскает, — возмущенно бухтела Куськина, терзая сонную собачонку.
Самсонова, прекрасно зная, о ком идет речь, для поддержания диспута осведомлялась:
— Кого?
— Да проституток этих, шалав, — гневно просвещала Самсонову Куськина и горестным стоном немедленно вопрошала: — Разве приличная женщина к нему в дом пойдет, к педофилу и негодяю?
С той поры Он и сосед превратился в Изверга и Педофила. Давая ему так много имен, Куськина не подозревала, что подсознательно признается, как много места отводит ему она в своей климактерической жизни. В доклимактерический период она развлекалась боями с невестками, теперь же, когда появился сосед, Генриетта Карловна излечилась.
Вскоре она восхищенно призналась Далиле:
— У меня нет больше приливов!
И Самсонова мысленно констатировала: «Начался постклимактерический период: пора зрелой и самой пылкой любви!»
Оскорбленная изменой соседа, Генриетта Карловна забросила личную жизнь сыночка и завела свою. Он, сосед, Изверг и Педофил не сходил с ее языка. Куськина ненавидела этого «хама», о чем без устали сообщала Далиле.
Самсонова понимала, что под маской ненависти скрываются сильные неудовлетворенные чувства, причем (и слава богу!) с обеих сторон. Сосед учуял в своей симпатичной соседке вулкан нерастраченных сил. Теперь он жаждет погибнуть в этом вулкане, но не знает, как в него угодить. Генриетта Карловна так увлеклась в своем обольщении (полном садизма), что потеряла контроль. Подсознательно призывая Изверга и соседа к соитию, она не позволяла ему к себе подступиться.
Далила не сомневалась, что бедняга не хуже Генриетты страдал, таская в свой «трехэтажный сарай» юных и милых крошек. Это хлопотно в его возрасте. Разумеется, таким способом он дразнил Генриетту, а годы уже не те.
Вот такая вам (вкратце!) картина страстной души мадам Куськиной.
Самсоновой приходилось эту душу лечить.
Она честно старалась, но, узнав о гибели Анфисы Пекаловой, вдруг поняла: «Нет, не сегодня! Сегодня я не могу!»
Куськина, тиская собачонку, с жаром трещала (все про соседа!), но кто ее слушал!
На самом деле Самсонова добросовестно слушать пыталась, но в голове вертелось: «А теперь он хочет меня убить! Раз травил! Два травил! Травит и травит, то мороженым, то грибами! Еле выжила!.. И сегодня он должен приехать! Он даже на ночь останется! Я боюсь!»
Перед глазами стояло заплаканное лицо Анфисы. Сердце Самсоновой сжалось: «Бедная девочка».
В горестную мысль ворвался капризный и злой голос Куськиной:
— Он утром целует мне руки, обкладывает комплиментами, а вечером водит девиц…
Устыдившись, Далила ее прервала:
— Генриетта Карловна, простите, но сегодня я что-то не в форме. Давайте прервемся до завтра.
Чувствовалось: Куськиной есть что сказать. Было видно: в ее жизни произошло кое-что «сверхопупенное», нечто, похожее на стихию, на смерч. Этот смерч поднял ее и понес в кабинет Далилы. Высказаться! Немедленно высказаться! Донести! Выплеснуть! Окатить! Обличить! Уличить! О-оооооооо!!!
И вот этот смерч Самсонова остановила. Остановила на всем лету.
Однако Генриетта Карловна не рассердилась. Она поняла.
— Да, милочка, я завтра лучше приду, сегодня вы плохо выглядите, — сказала она.
Несмотря на вздорный характер, Куськина была известной добрячкой.
Глава 5
Вопрос, который не устаю задавать: куда едет женщина, когда ей ужасно плохо?
Кое-кто скажет: к мужчине.
Ни в коем случае: мужчинам мы нужны легкие и веселые, а горестная женщина едет только к подруге: там ее с горем ждут, с горем ей всегда рады.
Далила, отменив остальные сеансы, помчалась к Галине Семеновой. Запыхавшись, прямо с порога пересказала свой сон, и Галина незамедлительно сон расшифровала. Весьма затейливо, стоит заметить.
— Покойник к дождю, черви к покойнику, раз битва, значит, кто-то прибьется, — сообщила она и подытожила: — Короче, жди сегодня дождя и крушения всех надежд.
— Здрасте! Успокоила, называется! — сбрасывая туфли, рассердилась Далила.
— До свидания! Я здесь при чем? — поразилась Галина. — Это все сонник.
Удобно устраиваясь на диване в гостиной, Далила скептически осведомилась:
— Если черви к покойнику, не логичней разве признать, что умрет кто-то из моих пациентов? При чем тут мои надежды?
(Расставаться с надеждами ей категорически не хотелось — с пациентами, видимо, легче.)
Семенова, раздраженно дернув плечом, возвестила:
— Ну не знаю! Тебе, подруга, не угодишь! Перевожу, как умею!
— Я тоже перевожу, как умею, а умею я по науке, и по науке все по-другому.
— И как же?
— Это сон нездоровой совести, — пожаловалась Далила. — Совесть-сатрап терзает меня кошмарами.
— Чем же на этот раз ты ей не угодила? — изумилась Галина.
На снисходительный взгляд Галины, подруга жила стерильной жизнью монахини.
— О-хо-хо, — вздохнула Далила, — недавно девушка рвалась ко мне на прием, Анфиса Пекалова. Ей было плохо, бедняжка нуждалась в помощи, а я не нашла свободного времени.
Семенова грозно подперла кулаками бока и обиженно рявкнула:
— Только не говори, что ты распереживалась из-за какой-то девицы!
— Здрасте! Именно это сказать и хочу!
— До свидания! Не смей беспардонно себя раздавать! — приказала Галина и выдала афоризм: — Здоровье надо
