пауки остались на земле.
Может быть, однажды, когда моя раса совсем вымрет, пауки эволюционируют и захватят первенство. Создадут свой мир…
И погибнут так же, как погибли мы.
Первых убивают. Таков неписанный закон жизни. В тени сильнейших жить куда спокойнее. Пусть даже иногда тебя и могут раздавить по чистой случайности.
Погруженная в такие дурацкие и хаотические мысли в преддверии самого важного экзамена в жизни, я свернула в очередной коридор и увидела вмонтированный в стену экран.
Изображение крутилось без звука. Экран показывал земные пустынные пейзажи.
Времени было ещё полно, и я раскрыла один из своих энергетических контуров, замкнув его на звуковую систему.
— …рантин не дал сколько-нибудь ощутимых результатов, — ворвался в мою голову голос диктора. — Тысячи продолжали погибать ежедневно, до тех пор, пока Стелос и Наэль не построили первые силовые башни.
Вот и они, башни. Высокие пятиугольные строения, а на вершине — как будто перевёрнутые мёртвые пауки из моего сна.
Я коснулась краешком сознания настроек и сделала голос диктора более мягким, почти женским.
— Благодаря их воздействию на музыку, первую волну Чёрной Гнили удалось стабилизировать. На земле не осталось ни одного не заражённого этой болезнью.
Я увидела кашляющих кровью и содрогнулась.
Я помнила, как умирали Альвус и Еффа. Долго, больно и страшно.
Тогда я сама хотела умереть. Но — не умерла.
— Споры Чёрной Гнили не поддавались уничтожению, но благодаря воздействию силовых башен они уходили в стазис. Земные обитатели получили возможность жить полноценной жизнью. Хотя Гниль наложила на них отпечаток. Энергетические контуры изменились навсегда. Первым делом это выразилось в сокращении числа пятёрок. Этот инстинкт просто отмирал. Появились единичные случаи еретических союзов, производящих потомство животным способом.
На экране мужчина лёг на женщину сверху и принялся ритмически двигаться. Кадр тут же сменился, показав двух спаривающихся ташипов. Зрителю предлагалось провести параллель самостоятельно.
На экране появилось одно из бескрайних кладбищ. Киберсимбионт нёс одного погибшего в манипуляторах.
— Продолжительность жизни сократилась. Прогресс цивилизации стремительно откатывался назад.
Тело упало в могилу. Киберсимбионт сделал манипуляторами движение, практически повторяющее мудру очищения — видимо, пилот забылся, — и покатил обратно.
— Казалось бы, наша раса обречена на вымирание. Но внезапно оказалось, что надежда есть.
Кадр сменился, и я увидела одну из первых космических станций, парящую в невесомости.
— Все те, кто в момент первой волны находился за пределами родной планеты, избежали заражения. Учёные, инженеры, исследователи — они вовсе не заметили опасности, пока не получили тревожные сигналы с земли. По счастливой случайности оставшийся неизвестным сотрудник космопорта сказал им оставаться в космосе до выяснения обстоятельств. Если бы они вернулись, больше, вероятно, с земли не взлетел бы ни один шаттл.
Я уже давно заметила что рядом со мной кто-то стоит. Теперь он пошевелился, и притворяться, будто я его не вижу, стало совсем невежливо.
Разомкнув контур и замкнув его снова, в обход звуковой системы транслятора, я повернулась к незнакомцу, оказавшемуся парнем моего возраста, и, вооружившись белой ментомой, сказала:
— Здравствуй, друг!
— Здравствуй, — кивнул он и, помедлив, добавил: — Друг. Наслаждаешься этим шедевром?
На слове «шедевр» он выкинул презрительную ментому.
— Да. Никогда не видела ситуации с точки зрения обитателей Безграничья.
Ещё одна ментома — досады.
Кажется, я бужу у этого субъекта исключительно негативные эмоции. Почему бы ему не уйти, оставив меня в одиночестве?
Но ментомой я этого желания не показала. Незнакомец видел лишь белую, цвета чистоты, которой во мне не было совершенно.
— На мой взгляд — идиотское название. «Безграничье» подразумевает отсутствие границ.
— И это логично. В космосе нет границ, в отличие от планет.
— Наивное заблуждение. Мы сами воздвигли себе границы. Целые лабиринты в головах. Или — один ментальный на всех. Мы постоянно блуждаем в этих туннелях… И даже не пытаемся найти выход. Глупо в таких условиях говорить о каком-то «Безграничье».
Он уставился на меня, ожидая возражений. Моя белая ментома очевидно сбивала его с толку. Он пытался пробудить во мне какую-то реакцию, а видел только белое, спокойное.
А на самом деле я испугалась.
Я была всего лишь маленькой девочкой, которая долго рвалась в этот чудесный иной мир, сулящий надежду. Вот я оказалась здесь, совершенно бесправная, ничего толком не понимающая, пытающаяся хоть немного освоиться. А он подходит и ломает мою детскую веру в чудо.
Я почувствовала себя в вакууме. И, чтобы хоть за что-то зацепиться, вспомнила этикет.
Я первая обратилась к нему, значит, мне и представляться.
— Я — Алеф.
Его ментома полыхнула удивлением, переходящим в недоумение. Смешался, растерялся. Но вытянул его всё тот же этикет.
С трудом подавив внешнее проявление эмоций, он сказал:
— Виллар.
— О. Я слышала о тебе.
— Полагаю, только хорошее?
— Я живу в казарме, со стаффами. Вчера вечером один рассказывал, как ты критикуешь Общее Дело. Как тебя сбросили со второго оборота на первый. Они не могут решить, что с тобой будет дальше: не то тебя сошлют, не то распылят, не то сделают одним из них. А ещё я знаю, что ты хочешь избавить их от бессмысленной работы.
Он держался изо всех сил. Я чувствовала, чего ему стоит не разразиться целым фейерверком ментом. Однако в голосе его всё же звучала досада, когда он ответил:
— Что ж, прекрасно. Вместо того, чтобы обсуждать мои идеи, они обсуждают меня. Хоть в чём-то система работает как надо: в стаффы ссылают тех, кому там самое место.
— Через какой-нибудь час я стану одной из них.
— Ты? Чушь. Никогда.
— Почему никогда?
— Ты впервые услышала обо мне вчера, а сегодня пропустила завтрак и заявилась в коридор, в котором никогда не была, чтобы встретиться со мной. И встретилась. Если это — не способность слышать Музыку, то я даже не знаю, что это.
— Я просто гуляла.
— А в жизни вообще всё — просто, Алеф. — Он попытался мигнуть белой ментомой, но вышло серенько. — Всё просто происходит. Удачи!
— Удачи…
— Алеф!
Я развернулась и увидела куратора. Она стояла в дальнем конце коридора и манила меня к себе длинными пальцами.
Повернулась бросить последний взгляд на Виллара, но его уже не было. И куда он успел деться?..
— Алеф!
— Я слышу тебя. Я иду.
07. Невыносимые виртуозы
Я много фантазировала о том, что будет за дверьми процедурного кабинета. Представляла комиссию, каждый
