еще двух своих собратьев. Что их тянуло к людям, непонятно. Мы их подкармливали, конечно, но не еда их влекла, которой было вдоволь по всему лагерю. Складывалось даже впечатление, что они скучали по людям. Когда, после долгого отсутствия, я заходил в пустой балок, вся компания выбегала на средину, выстраивалась в линию и принимала стойку, как на фотоссесию. Мне же эта картина напоминала Генералитет, висевший над моим столом на прежней работе. Ключевым экспонатом этой галереи был писанный маслом на холсте портрет Леонида Ильича, некогда висевший во главе всего Политбюро в актовом зале нашей экспедиции, перекочевавший после его кончины под лестничную площадку, затем на стену над моим столом. Вскоре галерея была пополнена портретом Черненко, найденным также под лестничной площадкой, а через некоторое время портретом Андропова, найденным там же. Позже, начальник экспедиции, делавший со своей свитой обход вверенного ему учреждения, увидев Галерею, проявил недовольство, указал на мою политическую безграмотность и отсутствие политкорректности, и приказал убрать «Безобразие». Видимо в его понимании нахождение портретов бывших партийных лидеров под лестничной площадкой было более политкорректным. Так портретная группа, списанная с баланса нашей экспедиции, оказалась на даче моей мамы, проявившей лояльность к ее появлению.
С некоторого времени, в нашем балке появился неприятный запах, происхождение которого мы не могли понять. С появлением запаха исчезли евражки. Со временем запах усилился до тошнотворного. Не спать, не жить в нем стало невозможно. Даже при мысли зайти в него выворачивало наизнанку. Полагая, что причина в евражках, мы подняли полы ожидая увидеть разложившиеся трупы. Но там оказалось чисто. Уже при тотальном обследовании было установлено, что запах шел из щели между землей и балком. Балки же устанавливались не непосредственно на землю, а вывешивались на опорах над ней на высоте 40-50 см, чтобы не воздействовать на вечную мерзлоту и не вызывать оттайку. Вооружившись фонариком я полез обследовать щель и нашел источник, которым оказался рог шерстистого носорога, подаренный мне кем-то из старателей, который я сам закинул в прохладное место, рассчитывая заняться им чуть позже, и о котором напрочь забыл. Рог был в отличном состоянии. Видимо разложению подверглись только мягкие ткани и капилляры. Пока я полз за ним, меня беспрерывно тошнило. И когда я добрался до него, единственным желанием было от него скорее избавиться. Поэтому, выбравшись, я запустил его с утеса в поток ручья Дикого (должно быть понятно, что то, что на Калыме называется ручьями, по меркам других мест является полноценными реками).
Выполнение плана по металлу требовало одновременной круглосуточной работы трех, а то и четырех приборов. Ко второй половине сезона вскрытых зимой полигонов у нас уже не осталось. Вскрыть же новые полигоны своевременно в оперативном порядке не успевали. Вечная мерзлота была сильнее 50-тонных Ката и Камацу. Приходилось ждать оттайки. Но приборы должны были работать непрерывно. Мне приходилось метаться в поисках легкого золота – россыпей, не требовавших вскрышных работ. Понятно, что в то время мне было не до рогов и копыт.
Я вспомнил о роге через несколько дней, когда напряжение спало. Долго безрезультатно искал его на крутом склоне Дикого. Видимо кидая рог, я угодил в поток безвозвратно похоронивший его где то. Это был полуметровый, слегка изогнутый рог, идеальной формы и сохранности, цвета темного шоколада и с глянцевой поверхностью. Я не уверен, что это был именно рог шерстистого носорога, но так мне сказали, когда дарили. Я не помню, на каком полигоне он был найден, и не помню было ли с ним найдено что-то еще.
В начале сезона наша артель считалась безнадежной. Наши полигоны были более удаленными, а россыпи не такими богатыми. Зимняя вскрыша запаздывала. Материальная база слабая. Техническое обеспечение оставляло желать лучшего; вся тяжелая техника была арендованной. Состав артели, в основном, случайный. Понятно, почему вакансия геолога в артели оставалась открытой, и почему занять ее мог только человек неподготовленный, не ориентировавшийся в ситуации, т.е. я. Понятно и почему мои коллеги, геологи из других артелей, поначалу относились ко мне со смешанным чувством превосходства, снисходительного покровительства, сожаления и даже жалости.
Однако единственным мерилом успешности являлось выполнение плана по золоту. И вот здесь то, по мере продвижения промсезона, становилось ясно, что наша артель, вопреки ожиданиям, в отличие от наших коллег, в этом отношении преуспевает. Упорная работа, железная дисциплина и целеустремленность давали свои плоды. Механизм, созданный и подчинённый воле одного человека, перетирая все препятствия, двигался, пусть не всегда эффективно, но упорно и уверено к цели. Мы мыли золото под руководством деспота, в то время как наши соседи, у которых были сильны демократические начала, объявляли импичменты и меняли своих председателей.
К началу сезона, лучшей на прииске являлась артель им. Берзина. Она была самой большой, имела хорошую материально-сырьевую базу и была лучше всех подготовлена к открытию сезонных работ, и, понятно, работа в ней привлекала всех и каждого. Но дальнейшая судьба ее в тот сезон была удивительно-печальной. В сознание не укладывалось, как это стало возможным в столь короткое время на корню развалить столь отлаженный механизм, который если и нуждался в изменениях, то только в корректировочных. Кто мог тогда представить, что междоусобная борьба кучки прохвостов и авантюристов, считавших себя элитой артели, может закончиться разбитыми судьбами многих старателей. Во время бесконечных отчетно-выборных и перевыборных собраний (с перетягиванием старателей на свою сторону) полигоны стояли. В перерывах же между собраниями, старатели, большинство из которых были новички, пытались работать на полигонах, толком не зная, как и что надо делать. Мне случилось наблюдать, как их бульдозеры буквально плавали на полигоне по самую кабину в грязи безнадежно пытаясь окучить пески. Только верхний горизонт этого болота достигал стола вашгерда, а нижний, обогащенный золотом, растекался за ним и выталкивался вместе с хвостами шлюза в эфельный отвал. Тут же, тяжелые бульдозеры, вскрывавшие полигон, днями простаивали в ожидании, когда пройдет оттайка, чтобы снять очередной 20-сантиметровый слой торфов. В это время тот, кто мог бы их научить хоть чему-нибудь, находился на прииске с целью перетянуть его руководство на свою сторону. Эта большая артель едва обеспечивала работу двух промприборов, в то время как наша маленькая одновременно работала на трех, а когда было надо, и четырех полигонах. Ситуация усугубилась и тем, что руководство прииска, настояло направить именно людей из этой артели на тушение пожаров в районе Эльгена, видимо разуверившись в их полезности на золото-добычных работах. В результате артель им. Берзина закончила сезон с отрицательным балансом,
