револьвера.
Мужчина в кабине продолжал оставаться неподвижным. Лица не было видно. Непроглядная ночь и плотная завеса дождя делали своё дело. Подойдя ещё на пару шагов, Федунин остановился как вкопанный. Он узнал мужчину, сидевшего за рулём фуры. Голова человека медленно повернулась в сторону лейтенанта, и тот чуть было не закричал от ужаса. За рулём сидел его отец. Нет, совсем не тот пышущий жизнью мужчина, которым запомнил его Федунин. Мертвенно-бледная кожа лоскутами свисала с полуразложившегося и гниющего черепа. Красные рубины глаз пылали адским огнём. Лейтенант попятился назад, не сводя глаз с ужасающей картины и не веря в её реальность.
Вновь раздался утробный рык похожий на тарахтение старого дизельного мотора.
– Кто вы? Что происходит? – пятясь, тараторил Федунин, одновременно доставая из кобуры револьвер.
Сделав очередной шаг, нога запнулась обо что-то мягкое, и лейтенант плюхнулся на пятую точку. От неожиданности палец сам скользнул по спусковому крючку, и револьвер хлопнул, отправляя пулю в хаотичный полёт. Он попытался встать, но тут же почувствовал адскую боль. Острые шипы, подобно зубам дикого хищника вонзились в бедро. Федунин закричал от боли. Его правая нога оказалась опутанной длинными тонкими щупальцами, тянущимися из-под днища грузовика. От ужаса сердце забилось ещё сильнее, разгоняя кровь по организму.
– Аааа, нет, отпусти меня! – истошно завопил лейтенант, когда ещё несколько мерзких склизких змей принялись окутывать левую ногу.
Водитель фуры улыбался, глядя своими красными глазами на безуспешные попытки сопротивления. Сейчас его жуткая морда совершенно не напоминала лицо давно почившего отца. Рот растянулся настолько, что доставал уголками до самых ушей, обнажая длинные острые зубы. Федунин попытался руками разжать хватку щупальца, но вместо этого почувствовал очередной поток чудовищной боли. Его руки покрылись глубокими порезами, из которых тут же хлынула кровь.
Последним шансом оставался табельный револьвер. Едва прицелившись в водителя, он сделал два выстрела. Одна из пуль угодила в крышу грузовика и, не издав характерного металлического звона, растворилась внутри. Вторая же достигла своей цели. Голова улыбающегося человека слегка покачнулась, а на лбу появилась чёрная оплавленная отметина, из которой, пульсируя тонким ручейком, полилась зелёная жижа.
– Получил, мразь?! – победно закричал Федунин, но тут же его перекосила гримаса животного ужаса и отвращения.
Улыбающийся рот открылся настолько, что из него показался длинный язык. Он извивался в разные стороны, всё больше и больше высовываясь из пасти. Лейтенант едва смог сдержать рвотный порыв, когда голова водителя с хрустом треснула, раскрываясь словно лилия, и из неё показалось точно такое же щупальце. Извиваясь и шипя, оно оскалилось острыми зубами и стремительно бросилось к жертве. Очередные два выстрела не достигли своей цели. С какой-то жуткой нежностью щупальце обвернулось вокруг шеи и, прокусив артерию, впилось зубами. Брызги крови залили форменную одежду. Глаза заволокло красной пеленой.
Лейтенант из последних сил бился в агонии, стараясь ослабить хватку. На мгновение это удалось, и он даже смог встать на колени, но резкий рывок вновь повалил наземь. Федунин отчаянно хватался руками за траву, скрёб окровавленными ногтями по мокрому асфальту, но всё было тщетно. Невероятно сильные щупальца тянули его к приветливо открывшемуся прицепу. Внутри что-то рычало. Только сейчас стало окончательно понятно, что тот звук вовсе не принадлежал работавшему двигателю. Теперь он походил на урчание голодного живота.
Внутри кузова по обе стороны висели обглоданные тела. Их кровавые ошмётки густой засохшей лужей были разбросаны по полу. Мозг отказывался верить в происходящее. Если бы не жуткая боль, можно было подумать, что всё это просто сон, и он рассеется с первыми лучами солнца. Но отвратительное чавканье никуда не уходило, скорее, усиливаясь по мере приближения. Задержав дыхание и подняв руку, Федунин сделал ещё один выстрел вглубь кузова. Грузовик качнулся.
– Ты меня не получишь, нет. Я не собираюсь подыхать вот так, – с этими словами он приставил револьвер к виску и, зажмурив глаза, нажал на спуск.
Раздался сухой щелчок, сопровождающий пустой барабан. Нажал ещё раз – и ничего. В отчаянии он нажимал и нажимал, вхолостую прокручивая спусковой механизм.
– Нет! – выкрикнул он, почувствовав, как резкий рывок щупальца, с хрустом разорвал вену на шее.
Последнее, что он успел рассмотреть залитыми кровью глазами – была покрытая слизью пасть отвратительного чудовища.
***
Глаза заливали слёзы. Михаил Иванович нёсся по тёмному шоссе, пробиваясь сквозь пелену нескончаемого дождя. Рёв мотора разрезал ночную тишину.
– Поделом тебе. Да, именно ты виноват, – он бубнил под нос. – Ты убил её. Но ничего. Мы справимся. Переживём эту ночь…
– Папа, папочка, – прозвучал приятный детский голосок.
Михаил Иванович похолодел от страха. К его морщинистой руке, которой он удерживал руль, нежно прикоснулись. Приятное тепло окутало кисть и почти проникло под кожу. Медленно он повернул голову. На пассажирском кресле сидела девочка. На вид ей было около одиннадцати. Большие и яркие глаза, улыбаясь и искрясь, смотрели на него.
– Аллочка? – неуверенно спросил Михаил, продолжая вглядываться в такое знакомое и одновременно чужое лицо.
– Ты меня не узнал, папочка? – с ноткой обиды произнесла девочка и ещё крепче прижалась к нему, отчего жар проник под одежду, разливаясь по замёрзшему телу.
– Конечно, я тебя узнал, милая, – соврал Михаил, изо всех сил пытаясь совладать с усилившимся жаром, от которого на лбу проступила испарина. – Но ты же умерла…
– Нет, папочка. Зачем ты мне говоришь такие вещи? – обиженно спросила девочка, и только теперь Михаил Иванович стал узнавать черты лица своей любимой дочери.
Те же большие голубые глаза и аккуратный точёный носик. Вьющиеся белые волосы, перехваченные забавной заколкой в виде собачки. Сейчас она выглядела точно также, как в тот день, когда произошла авария. Всё то же ситцевое белое платье. И забавные босоножки, купленные в подарок на одиннадцатый день рождения. Как сейчас он помнил, сколько же пришлось тогда работать, чтобы сделать этот подарок. Тяжёлое финансовое положение заставили уйти в дальнобойщики. Недельные разлуки с семьёй стали понемногу компенсироваться хоть какими-то выплатами.
– Я, я… – запнулся Михаил. – Прости меня…
– Не извиняйся, папочка, это всё они, – в бесконечной синеве её глаз промелькнули красные огоньки. – Ты ни в чём не виноват, ты всё сделал правильно…
– Да, милая, но почему ты до сих пор здесь? А как же рай? Ты должна попасть в него. Разве нет?
– Я не могу уйти. Я очень хочу кушать, папочка…
– Но ты умерла, – повторил Михаил – я похоронил тебя, так же, как и твою мать.
– Нет! – рявкнула девочка и тонкой нежной ручкой резко провела по его лицу.
На огрубевшей коже проступили алые полоски. Из оставленных когтями ран просочилась
