и не бессовестно высокая.
Жаль только, вельдам и прочим приезжим передвигаться на повозках можно было лишь в нижней части города, которая, располагалась, собственно, у подножия холма. Вокруг же холма всё выше и выше забиралась каменная дорога, но пускали на неё только повозки с припасами, да и длинной она была без меры. Потому жители столицы ходили по лестницам. Лестницы эти, разных цветов, длины и ширины, тянулись вверх, соединяя улицы, или разбегались в стороны, перетекая в кварталы.
Сингур жадно оглядывался по сторонам. Город был высоким и белым, а улицы, мощённые жёлтым песчаником, не знали ни пыли, ни грязи, ни луж. Даже желоба сточных канав и те выкладывали здесь камнем. А деревья, если находили клочок земли, на котором могли укорениться, росли с толстыми узловатыми стволами и раскидистыми кронами.
Дома же словно переходили один в другой, поднимаясь по холму уступами, выпирая квадратными двориками и плоскими крышами, опоясываясь узкими улочками, огибающими холм. С той, другой стороны можно увидеть море. Оно там как на ладони, а блеск воды и белизна стен ослепят…
Миль-Канас оказался красив. И богат. Хороший город. Сингуру понравился. Если бы не Храм на вершине. Храмы брат Эши не любил. Никакие.
Кибитки Пэйта медленно ехали по широкой дороге. Скрипели колёса, подпрыгивая на мостовой, усталые кони потряхивали гривами. Жители Миль-Канаса смотрели на лицедеев пренебрежительно. Как ни старались странники вычиститься и принарядиться, но даже в своём самом лучшем платье выглядели нищими — не чета горожанам, которые облачались в лёгкие штаны и просторные долгополые одеяния, стянутые широкими поясами: плетёными, вышитыми, а у самых богатых — шёлковыми и атласными. Головы дальян скрывали от солнца не ветхие куфии, а нарядные, затейливо замотанные хатты, длинные расшитые концы которых свисали до самых лопаток. Загляденье!
На Сингура богатые горожане поглядывали брезгливо. Одет он был слишком жарко для солнечной Дальянии, да ещё и на виргский манер — в штаны и рубаху. А спесивые дальяне считали северных виргов дикарями. Как бы за раба не приняли… Хотя вряд ли. Рабы тут были одеты куда лучше.
В двух улицах от городских ворот Пэйт отыскал площадь для постоя. Тут были колодец, сточная яма, рядом — конюшни и постоялый двор. Хочешь — останавливайся на площади за пару медяков, хочешь — покупай место под крышей для себя или лошадей. Денег у малого балагана особо не водилось, поэтому остановились под открытым небом. Напоили коней, напились сами. Эгда в каменной чаше, нарочно сделанной в мостовой, развела огонь, приготовила ужин.
— Мы свой уговор выполнили, — осторожно сказал Пэйт, намекая Сингуру, что пора бы уже откланяться и оставить их в покое. Но тот сказал:
— Разреши нам остаться до завтра, — и добавил: — Не пожалеешь.
Балаганщик смерил собеседника хмурым взглядом. Да, до сих пор жалел старик, что взял попутчика! Очень уж странным был этот вальтариец. А где странное — там рядом обязательно отыщется опасное. Однако Сингур спас Пэйта и его семью, не позволив им сгинуть в Зелёном устье…
— Ладно, — махнул рукой вельд. — Но только до утра!
* * *
На следующий день Сингур растолкал разоспавшегося после долгой дороги Пэйта. Старик продрал глаза и через откинутый полог с удивлением увидел, что солнце стоит в зените.
Когда Пэйт выбрался из кибитки, вальтариец сидел у холодного кострища.
— Помоги мне заработать, — просто сказал он. — Обещаю: ты тоже не останешься внакладе.
Сон слетел со старика в одно мгновение. Да, заработать балаганщик хотел. Но связываться со странным попутчиком опасался. Потому осторожно попросил:
— Сперва расскажи, что задумал.
— Расскажу. Здесь есть поединочные круги. И делают ставки. Если ставка удачная, можно заработать очень много.
Пэйт хмыкнул:
— Я уж всерьёз поверил, что ты собрался зарабатывать. А ты собрался ставить? Для этого бойцов надо знать, да и деньги какие-никакие иметь. А ты гол, как камень придорожный. И у меня не проси. Не дам.
В ответ Сингур вытянул из-за пазухи тяжёлый золотой перстень с жёлтым прозрачным камнем диковинной огранки. Солнечный свет не вспыхивал и не отражался от граней, он словно перекатывался в глубине горячей огненной каплей, отчего казалось, что самоцвет сияет изнутри.
— У меня есть что поставить. А ты наверняка сможешь отыскать того, кто даст денег под залог и не станет задавать вопросов, — произнёс вальтариец.
Он протянул перстень старику. Балаганщик с благоговением взял удивительное украшение и какое-то время не мог оторвать глаз от мерцающей в глубине солнечной капли. Лишь вдоволь насмотревшись, он с трудом отвёл взгляд, потрясённо взглянул на собеседника и выдохнул:
— Спятил?! Если его продать, год можно жить безбедно!
— Год — это мало. Жизнь длинная, — ответил Сингур. — А с твоей помощью я смогу заработать куда больше. Тебе — пятая часть выигрыша.
Пэйт ещё какое-то время смотрел на перстень, на то, как солнечный луч искрится в глубине камня, как под гранями вспыхивает и мерцает пламя… Но тут позади в кибитке завозился Гельт. Балаганщик торопливо сунул перстень обратно в руки хозяину.
Из соседней повозки выпрыгнула Хлоя, потянулась, ловко встала на руки и поболтала в воздухе ногами. Под рубахой всколыхнулась нежная упругая грудь…
Деньги. Деньги Пэйту были очень нужны. А девчонкам очень были нужны хорошие мужья.
Хлоя подхватила ведро и побежала к колодцу, не заметив, с каким беспокойством смотрел на неё дед.
— Ты ничем не рискуешь, — негромко сказал Сингур.
Балаганщик встряхнулся. И правда. Он ведь действительно ничем не рискует. Зато, если Сингур выиграет…
— Согласен! — старик поднялся на ноги. — Идём.
Он свистнул Гельту, чтобы тот отправлялся следом.
* * *
Мужчины направились по делам, оставив женщин хлопотать по хозяйству. Эша брата не провожала. Однако, когда уходили, Пэйт почувствовал спиной чей-то взгляд, а обернувшись, заметил, что кожаный полог кибитки, которую делила с близняшками и Эгдой сестра Сингура, колыхнулся, опускаясь.
Пэйт повёл вальтарийца в верхнюю часть города. Там, в квартале оранжевых лестниц, жил и неплохо промышлял ростовщичеством старый вельд. Правда, вельдом он был от силы на четверть, но не зря говорят, что «бродячая» кровь побеждает любую другую. Уважаемый Кир Ашх, хоть и одевался как почтенный дальян, хоть и жил в своем доме, а не колесил по дорогам, хоть говорил важно и со значением, с лица всё одно был единоплеменником старого Пэйта.
Конечно, они попали к хозяину дома не сразу. Сперва долго ждали у чёрного входа, потом посидели в полутёмной прихожей, а потом были-таки допущены в комнату, заставленную всяким добром. Кир Ашх сидел, развалившись, в роскошном кресле. Да,
