Книга Изыди, Гоголь! - Nemo Inc.

Мое старое тело. Новое же, обладая жалким Первым магическим уровнем, тратит на одно заклинание всю ману и вообще не так давно выбралось из могилы, где пролежало неподвижно вороны знают сколько.

И я не оправдываюсь. Просто не хочу, чтобы про величайшего колдуна и Чернокнижника Запредельного уровня пошли слухи, будто бы его одолела какая-то старая усатая моль.

Мое тело отшатывается, когда уже поздно, понимает это и замирает. Теплая жидкость струится по лбу, затекает в глаза, капает с подбородка на мокрую жилетку.

Извозчий со сторожом затаивают дыхание.

Я облизываю влажные губы и задаюсь вопросом: считаются ли в этом мире чернокнижники нечистью? В моем, вот, считались.

Закрыв лицо руками, я издаю истошный вопль.

***

Гости наверняка уже ждут его, но у молодого человека на балконе важный телефонный разговор.

Он опирается на каменные перила и вглядывается в увядший сад внизу.

-- Да, отец. Конечно, нет!

Молодой человек усмехается и понижает голос:

-- Гоголи ничего не подозревают. Анна без ума от меня, гости в восторге от вечера. Все идет, как мы и задумали!

Отец грубо обрывает его, и веселая улыбка слетает с молодого лица.

-- Прости, пап. Конечно, я помню, ради чего все это. Извини, меня зовут…

Завершив разговор, молодой человек оборачивается. Служанка, стоящая в дверях балкона, пропускает его и кланяется:

-- Николай Александрович, гости с нетерпением ждут вашей речи.

Молодой человек кивает. Конечно они ждут, эти шакалы. Не каждый день случается такой мезальянс.

Прежде, чем уйти, молодой человек спрашивает:

-- Как там моя невеста?

Служанка прячет взгляд.

-- Она… не скучает без вас.

Ах, не скучает? Пусть так. Скоро Гоголям точно будет не до веселья…

Стиснув зубы до хруста, молодой человек направляется обратно к гостям.

***

Возничий испуганно охает и бросается ко мне.

-- Господи, Гриша, прости!

Мой крик боли перетекает в смех, и я отнимаю руки от умытого лица. Оказывается, святая вода неплохо освежает.

-- Видели бы вы свои физиономии! -- хохочу я.

Возничий замирает с открытым ртом, сторож крестится и прикладывается к бутылке.

Отсмеявшись, я начинаю отряхиваться от воды. Извозчий, опомнившись, достает платок и помогает.

-- Радуйся, -- говорю я ему, -- твой господин живее всех живых. Напомни-ка, как там тебя?

-- Остап, -- кивает мужчина. -- Запамятовал что ли, Гриш?

-- Я бы спросил, как дела с памятью у тебя, Остап, когда ты проснешься в гробу, тебя откопают расхитители могил, а человек, который должен был встретить тебя слезами радости, обольет тебя святой мочой.

Возничий, прижав фуражку к сердцу, кланяется:

-- Прости дурака, Гриш, ей богу, прости! Я же сам, вот этими вот руками, гроб с тобой внутри на могилу нес!

Посмотрев на свои руки, Остап вдруг шагает ко мне. На этот раз я успеваю среагировать и выставляю ладонь.

-- Предупреждаю: я с мужчинами не обнимаюсь.

Извозчий растерянно отшатывается. Затем его пробирает на хохот. Пригладив усы, он вздыхает:

-- Еще раз прости, Гриш. Никак не могу своим глазам поверить. Это правда ты?

Я прищуриваюсь:

-- А ты, кстати, напомни, кто я и чем владею.

Остап чешет макушку:

-- Дык, Григорий Иваныч Гоголь ты. Патриарх рода. Скончался на допросе у жандармов, похоронен неделю назад. Владел… владеешь родовым поместьем под Петроградом, издательством книжным, мной да Ласточкой моей.

-- Целый патриарх, значит, -- задумчиво киваю я.

В своем мире я аристократов терпеть не мог. Все потому, что безмозглые фанатики Ордена кормились именно с их рук. Аристократы вовсю пользовались этим и решали, на кого должна пасть святая кара. Чаще всего на меня.

Ревнивые муженьки никак не могли смириться, что их жены во сне шепчут имя Аластора Кроули.

Однако теперь, когда я сам стал голубых кровей, до меня вдруг снизошло откровение.

Я деловито киваю:

-- Знаешь, Остап, а ведь привилегии, деньи и власть по праву рождения -- это не так уж и несправедливо.

-- А то! -- хмыкает возничий. -- Ты, Гриш, как себя вообще чувствуешь? Тебе, может, в больничку нужно?

Я вздыхаю и тут же морщусь:

-- Мне нужно в горячую ванну. От меня несет, как от дохлой псины!

-- Понял! -- кивает Остап и спешит открыть передо мной дверь.

Однако замирает на полпути.

-- Гриш, ты, кажется, что-то говорил про расхитителей могил? -- возничий стискивает кулаки и шагает к сторожу.

-- Молю, не губите! -- вопит тот и падает ко мне в ноги. -- Клянусь, не знал, кого они раскапывать собираются! Знал бы -- костьми бы лег, но не дал!

Остапа это не убеждает. Он хватает сторожа за шкирку, но останавливаю я его только, когда он замахивается для удара.

Я говорю:

-- Будет тебе, Остапка, не видишь, человек раскаивается? Отпусти.

Помедлив, возничий повинуется. Сторож принимается благодарить меня и биться челом о пол.

Я приседаю рядом. Спрашиваю, и он называется Никифором.

-- Костьми, говоришь, ляжешь, Никифор?

Помедлив, сторож кивает. На мое лицо выползает зловещая улыбка, от которой Никифор бледнеет.

-- Так тому и быть, -- говорю я. -- Закопаешь мою могилу обратно и будешь сторожить, днем и ночью. Я оставил в ней одну вещь и не хотел бы, чтобы с ней что-нибудь случилось. А если все-таки случится, то ты останешься на погосте навечно в виде призрака сторожить уже свою могилу. Договор?

Покосившись на хмурого Остапа, сторож кивает:

-- Д-договор.

Печать гримуара на моей груди слегка нагревается. Никифор издает жуткий вопль и хватается за ладонь, на тыльной стороне проявляется клеймо должника.

Сторож поднимает круглые от ужаса глаза: до него дошло, на что он подписался. Договор заключен, и не выполнить его нельзя. Гримуар убьет нарушителя.

Благо, мне телесная смерть не страшна. Исполненные договоры увеличивают магическую силу, а когда их нарушение не грозит тебе настоящей смертью, ты перестаешь оглядываться на их количество. Это одна из причин, по которой я стал сильнейшим чернокнижником.

Правда, пока договор не исполнен, он, наоборот, забирает частичку твоей силы. Что на Первом магическом уровне весьма ощутимо.

Про договор с Марой я и вспоминать не хочу. Если бы не гримуар Ворона в ее когтистых лапах, я бы в сложившейся ситуации и пальцем о