не просил её рассказывать сказки, ему хватало домашней станции да «ритуального» разговора о прожитом дне. Сказки же… да, сказки она знала в силу образования, но какая сойдет для девочки из двенадцатого века? Поразмыслив немного, начала:
— Как у нашей бабушки в задворенке была курочка-рябушечка; посадила курочка яичушко, с полки на полку, в осиновое дупёлко, в кут под лавку. Мышка бежала, хвостом вернула — яичко приломала! Об этом яичке строй стал плакать, баба рыдать, вереи хохотать, курицы летать, ворота скрипеть; сор под порогом заку́рился, двери побутусились, тын рассыпался; поповы дочери шли с водою, ушат приломали, попадье сказали: «Ничего ты не знаешь, матушка! Ведь у бабушки в задворенке[7]…», — дальше сюжет повторялся, набирая обороты, доводя ситуацию до абсурда. Дойдя до концовки «Поп стал книгу рвать — Всю по полу разметал!» Ефросинья замолчала, а Ретка, напротив, рассмеялась:
— Ох уж эти христиане, вечно из блохи корову делают!
Последний день пребывания Ретки в избушке на курьих ножках прошел под знаменем ревизии. Фрося перетрясла все запасы прежней хозяйки, отделила съестное от странного. Еду расположила возле печки. Немного гороховой муки, пару горстей крупы, нитка сушеных грибов, засахаренный мёд, полный горшок соли, пучок трав — вот и всё богатство.
Остальное вынесли во двор и поставили на лавку. То, что было знакомо, оставляли, и Ефросинья тут же подписывала горшок или берестяной туесок, остальное беспощадно выкидывалось. Так среди ведьмовских ингредиентов обнаружились толченая яичная скорлупа (высыпали на огород), дёготь, воск, полный горшок серы, корешки марены, известь (оказалось, недалеко есть яма с белым камнем), сушеные водоросли и корни имбиря (каким ветром занесло, неизвестно), мешочки с душицей, календулой («ноготки», — сказала Ретка), аиром, семена мака и аниса. А еще маленькие серые шарики, которые Фрося хотела выкинуть, да Ретка не дала.
— Это маковые слезы. Когда боль сильная, которую нет мочи терпеть, их дают.
Часть вещей или не поддавалась распознанию, или, как например, связка сухих лягушачьих лапок, была совершенно ни к чему. Поэтому непонятные ингредиенты из емкостей высыпали в общую кучу. Пока Ефросинья расставляла в доме подписанные горшки да размышляла, где бы закопать весь ненужный мусор, Ретка уже обложила его веточками и подожгла.
Что что-то не так, женщина поняла, когда вышла во двор. Костер, устроенный помощницей, нещадно чадил, разнося по округе едкий дым, а сама девочка лежала на земле неподалеку. Сорвав с дверного проема войлочный потник, который они вдвоем накануне повесили, Фрося в одно мгновенье оказалась возле костра. Кинула на огонь шерсть, перекрывая доступ кислороду, и оттащила ребенка подальше от удушливой гари. У неё самой уже начала кружиться голова. Как проверяла пульс, зачерпывала воду, чтобы умыть Ретку, уже не помнила. Через мгновенье сама потеряла сознание.
Очнулась, судя по всему, почти сразу. Еще некоторое время лежала, борясь с тошнотой. Потом привстала на локтях, огляделась. От костра дым больше не шел. Девочка дышала ровно. «Вот тебе и инициация», — подумала Фрося, хлопая помощницу по щекам.
Спустя два дня в село, весело шлепая босыми ногами и задорно улыбаясь, вошла веснусчатая девушка четырнадцати лет. Мать, завидя её, всплеснула руками и побежала в дом за панёвой. Отец, пряча улыбку в кучерявой бороде, достал из маленького сундучка два бронзовых височных кольца. Но прежде статная большуха внимательно осмотрела девку и вынесла вердикт: «Прошла сквозь смерть, вернулась к живым».
Позже, дома, когда все разошлись, тихо-тихо, почти шепотом, Ретка рассказала родителям, как служила Яге и как та одарила её ниткой с иголкой, да в чехле из собственной шкуры черной. А еще один кусок дала, чтоб повесили на видном месте в деревне.
Глянули родители на шкуру ведьмину и ахнули. Ведь когда-то давно точно такой же черный отрез висел привязанный к коньку старостиного дома.
* * *
С уходом Ретки Ефросинья загрустила. Удивительно, как быстро она успела прикипеть к девочке. Насколько хорошо и уютно было рядом с этим ребёнком. Малышка, словно лучик света, раскрашивала серые будни яркими красками. Теперь этого будет не хватать.
После пугающего случая с костром у Фроси родилась идея, как обставить обряд, завершающий инициацию детей.
В предрассветной тьме ребёнок забирал из рук Яги череп с горящими синими глазами. И отправлялся в путь домой. С первыми лучами солнца этот череп надо было закопать в лесу и дальше шагать, не оглядываясь. Для этого маленького представления женщина не пожалела свои запасы серы и украшающие частокол черепушки. Несколько экспериментов, и она научилась залеплять отверстие основания черепа глиной. Вовнутрь засыпала немного серы. Стоило подержать это жуткое устройство над костром, как сера загоралась, и пустые глазницы черепа начинали светиться синим огнем. «Вот так рождаются сказки», — думала Фрося, глядя вслед очередному ребенку, уносящему во тьму жуткий фонарь.
Пока никого не было, женщина решила заняться одеждой. Разложив на столе льняную ткань и обмерив себя веревочкой с узелками, раскроила рубаху жутко неудобными пружинными ножницами. Что не переставало удивлять человека из двадцать второго века, так это колоссальная разница в инструментах и технологиях в рамках одного государства. В Новгороде, например, точно уже были шарнирные ножницы и гончарный круг. Что мешает использовать более современные вещи в этой местности?
Хорошо, что при архаичном крое никаких выточек и посадок по фигуре не надо. Четыре прямоугольных полотна, две трапеции на рукава, полики. Вот и всё мастерство. Помимо рубахи, льна хватило еще и на самые простые штаны. Шерсть пойдёт на верхнее платье. Главное, теперь всё это «добро» сшить вручную без булавок, да так, чтобы не перекосило. А термокостюм, у которого теперь отсутствовали два рукава, женщина решила пустить себе на нижнее белье.
Жизнь шла своим чередом. Дети приходили и уходили. Маленькие и постарше, смурные и весёлые, все они отличались поразительным трудолюбием, ни минуту, не сидя без дела.
Один из отроков за свой срок пребывания сладил Яге дверь и крылечко. Фрося глазам своим не верила, глядя на то, как мальчишка, почти без подручных инструментов, валит, расщепляет тонкие брёвна надвое и соединяет деревянными штифтами да пеньковыми верёвками. Ещё один мальчик ловко резал дерево и кость. Женщина не удержалась и попросила сделать ей четыре ровные спицы. В награду она научила парня ими пользоваться. Мальчишка пришел в неописуемый восторг. Притом, больше от того, как легко изделие распускалось. Ведь это не игольная вязка, где каждая петелька по своей сути хитрый узелок. С этим же ребёнком они сделали шахматы. Фрося рисовала на бересте фигурку, а мальчик вырезал. Чёрные они обожгли над костром и затёрли воском. Доску вырезали
