молодую невесту, только что приехавшую в Лондон с дебютантского сезона. На 1000 гостей, среди которых не было ни одного африканца, было выпито 500 бутылок шампанского. Единственной небелой, не считая пары чернокожих журналистов, была миссис Вайолет Падаячи из Дурбана, индийская сотрудница социальной службы, подруга Мэри, которая придала экзотичности своим роскошным сари. Друзья Мэри рассказывают, что она хотела пригласить некоторых из своих коллег по исполнительному комитету Union Artists, группы, которая продвигала черный театр. Ее отец не одобрил это предложение; он не хотел вызывать "разногласий".3 Подарком Гарри своему зятю стало спортивное купе Maserati, первый такой автомобиль в Африке.
Семья всегда тратила свое богатство со вкусом. На шестидесятый день рождения Бриджет, жены Гарри, в 1981 году было разослано 450 приглашений в черно-желтых цветах ее скачек; их лошади победили некоторых классиков южноафриканских скачек. По этому случаю из Нью-Йорка прилетел оркестр Питера Дёрчина, который играл в шатре в загородном поместье Мэри; обычный гонорар группы за вечер составлял 10 000 долларов. В 1960-е годы чаепитие с миссис Оппенгеймер было делом благородным. Гибсон, одна из двенадцати чернокожих служанок (не считая горничных), накрывала на стол, украшенный кружевами и серебром, в белом платье с алым поясом на плече. После этого двое других слуг, одетых так же, убирали со стола. В доме царила атмосфера империи, которую и сегодня можно встретить в некоторых посольствах Великобритании в странах третьего мира. Со слугами, разумеется, обращаются с пунктуальной вежливостью.
Хотя Оппенгеймеры были выходцами из Германии и жили в Южной Африке, им нравилось считать себя квинтэссенцией англичан. Действительно, половина семьи - Эрнест и его братья - получили британское гражданство, когда впервые прибыли в Лондон в конце XIX века, что дало им право на получение рыцарских титулов. В 1930-х годах сэр Эрнест тихо перешел в англиканство, как и многие его современники-евреи, чтобы соответствовать господствующей культуре англофилов Рэндлордов. Как деловые, так и семейные отношения переплетались с английской аристократией, что часто приводило к появлению причудливых, пусть и отдаленных связей. Племянник сэра Эрнеста, сэр Майкл Оппенгеймер, женился на дочери сэра Роберта Харви, вторая дочь которого вышла замуж за барона Бальфура из Инчрай, члена парламента от консерваторов и младшего министра авиации во время войны. (Второй брак Бальфура был заключен с сестрой Джона Профьюмо, военного министра, чья политическая карьера закончилась шпионским скандалом в начале 1960-х годов). После смерти сэра Майкла его жена, Кэролайн (Ина), вышла замуж за сэра Эрнеста, а сын сэра Майкла женился на дочери другого члена парламента от консерваторов, сэра Хью Вира Хантли Даффа Лукаса-Тута. В этой породе было что-то заразительное. Огилви Томпсон женился в семье виконта И Лампдена, что было разумным выбором тестя, поскольку он был управляющим директором торгового банка Lazard Brothers, близкого друга англичан. С деловой стороны к Anglo присоединились некоторые представители "голубых кровей" из старинной сети Сити. Эсмонд Баринг, связанный с банкирами Baring Brothers, присоединился к компании в Лондоне после работы в Rowe & Pitman в 1951 году. Сын Эсмонда, Оливер, партнер в R&P, имел крестным отцом Гарри Оппенгеймера. Другой партнер R&P, Хьюи Смит, сын лорда Бистера из Морган-Гренфелла, одного из банкиров Anglo, присоединился к компании в Йоханнесбурге. Можно понять, что кредитоспособность Оппенгеймеров в Сити основывалась не только на корысти под высокими вельдами на Витватерсранде.
Самыми восхитительными качествами британской жизни были те, которые создали и поддерживали империю. Они изобиловали очевидными противоречиями. Некоторое высокомерие сменялось сдержанной скромностью; вежливость скрывала безжалостную корысть; покровительственная элитарность маскировалась общительностью. Этос, прежде всего, был (шляпой английской государственной школы.
И Гарри, и его наследник Ники пошли по знаменитому пути Чартерхаус и Хэрроу, соответственно, а затем в Крайст-Черч в Оксфорде. В то время как очень богатые отправлялись в Англию, просто богатых обслуживали дома. С 1840-х годов в Южной Африке существовали англиканские школы, созданные по образцу великих английских учебных заведений, а с момента открытия золота в 1886 году основным источником финансирования стали шахтерские дома.4 В 1950-х годах Гарри Оппенгеймер пожертвовал 7500 фунтов стерлингов на строительство нового шестого класса в Michaelhouse, ведущей англиканской школе в Натале. У. Д. Уилсон, бывший заместитель председателя AAC, был старожилом и членом фонда Michael-house Trust. Хайбери, старая подготовительная школа в Натале, в 1969 году получила 15 000 рандов из фонда председателя совета директоров Anglo American. Фонд сэра Эрнеста Оппенгеймера передал 30 000 рандов Уотерклооф-Хаусу. В 1962 году колледж Кирсни в Натале открыл свои научные лаборатории в здании Оппенгеймера. Годом позже Anglo профинансировала новую англиканскую школу в Велкоме, предназначенную в основном для детей белых работников золотых приисков Свободного штата.
Церковные школы и их национальные организации были, как известно, исключительными и консервативными. К еврейским и римско-католическим школам относились с подозрением и презрением, и только в 1970-х годах они были допущены в качестве наблюдателей в два главных координационных органа - Конференцию директоров и Ассоциацию частных школ (APS). В 1976 году APS подтвердила, что школы-члены должны обеспечивать христианское преподавание и богослужение, продолжая исключать двадцать три еврейские школы, хотя и позволяя католическим школам соответствовать требованиям. Высшие руководители Anglo, такие как У. Д. Уилсон и М. К. О'Дауд, были ведущими фигурами в создании APS в 1974 году, а Уилсон и Гарри Оппенгеймер вдохновили создание Промышленного фонда, который улучшил научное оборудование и финансировал учебные поездки в Англию для учителей. Только в конце 1970-х годов в школы были допущены чернокожие ученики. Католические школы проявили инициативу в Капской провинции, Натале и даже в бурском сердце Трансвааля, где власти неизменно отклоняли все заявления чернокожих о приеме; они просто игнорировали закон. Для англиканских школ, мучительно размышлявших о морали отрицания мультирасовости и в то же время желавших сохранить свою белую культурную идентичность, этот процесс занял гораздо больше времени, и, за редким исключением, они по-прежнему остаются преимущественно белыми.
Однако связь с Оксфордом остается самой сильной в Anglo. В 1984 году шесть из восьми руководителей подразделений компании были стипендиатами Родса. Старшие руководители, как и Гарри Оппенгеймер, сумели избавиться от южноафриканского акцента. Гэвин Релли полушутя-полусерьезно говорит: "У нас иногда появлялись странствующие кембриджцы. Но они не задерживались надолго ".
Сам Релли иллюстрирует еще одну англоязычную практику, проистекающую из клубности группы. Удрученный победой Националистической партии в 1948 году, он решил работать на оппозиционную Объединенную партию: "Должен сказать, что не из какого-то глубокого убеждения, что это способ провести свою жизнь, но я не знал, что делать дальше".6 Работая на лидера Объединенной партии сэра Вильерса Граафа, он встретил на одном из политических собраний представителя "Англо" Альберта Робинсона. Узнав о неуверенности
