– Люди Острога всерьёз думают, что пора бы нам принять их к себе, соотнести с Южным Районом, – говорит Отец.
Место, где обитают недостойные (прямо под нами, в тени мостов), принято называть Острогом. Острог не изучается в Академии и не обсуждается в Здании Комитета Управляющих. Все о нём ведают, но упоминание табуировано. Отец – как представитель Палаты Социума – зачастую сталкивается с проблемами людей из Острога, но должен искусно обыгрывать это в официальных документах. Чаще всего используют нейтральное слово «строители», а место обитания этих строителей никак не обозначают, словно они не нуждаются ни в крове, ни в тепле, ни в пище. И они в самом деле не нуждаются.
Великое Восстание было около сотни лет назад. Тогда жители Острога одновременно подорвали несколько жилых многоквартирных домов в северном районе и заводы. Их собратья – южане – были отправлены на работы по восстановлению, а сами остроговцы истреблены. Не все, разумеется…достаточно, как я говорила, «наказать лишь одного, отняв с сапогами ноги, и тогда замолчит ещё тысяча». Ныне они продолжают трудиться: конструировать основания Нового Мира. Почему мы не переживаем, что они совершат нечто ужасное назло и подпортят удерживающие нас структуры? Потому что иначе мы рухнем им на головы, а люди Острога слишком лицемерны и эгоистичны, слишком тщеславны, чтобы не захотеть после падения основного врага взойти на его место.
– И что ты ответишь им? – спрашиваю я.
– Что и всегда.
Отрываю глаза от кружки и, глядя на отца, предполагаю:
– Перенаселение?
– Именно. Всем прекрасно известно, что Новый Мир рассчитан на определённое, жёстко контролируемое и регулируемое количество граждан, а потому строителям не место даже в Южном Районе, они не смеют подняться.
– Ты думаешь, не устали те нелюди слушать и слышать про возможное перенаселение? – усмехаюсь я. – Может, сказать им прямо, что они недостойны ступать с нами вровень? Может, скажешь им сам, что они – просто подпорка: старая и гнилая, но хоть такая – способная удержать сваи, на которых растёт Новый Мир?
– Не злорадствуй, дочка, – говорит отец.
Его пустые (цветом льда) глаза устремлены по направлению пустого города. Отец никогда не смотрел себе под ноги, не смотрел и в сторону Острога в момент беседы о нём; железная выдержка. Я восхищена.
– Так в чём проблема? – любопытствую следом. – Зачем это…?
И я киваю в сторону бутыли.
– Причина уже прозвучала из твоих уст… – Отец замирает и обращает свой взор на меня – давит им. – Восстание, дочка. Возможно восстание. Когда люди слишком часто слышат «нет», они начинают злиться: даже если ничего не просили и не спрашивали.
– Мне их не понять.
– Потому будущее Нового Мира на тебе и таких как ты, дочка. На истинных управленцах и достойных гражданах. Твоими руками будет создан дивный новый мир…
– Я осознаю всю ответственность.
– Это главное.
– Сейчас поеду к Ирис, на Золотое Кольцо.
Отец ведёт бровью.
– На карте достаточно?
– Обижаешь.
– Твоя подружка тобой пользуется.
– Что очевидно…
– Хм.
– И вообще: кто нет? Она – мной, я – ею. Взаимно. Ты сам учил: люди должны приносить пользу, а не эмоции, приносить выгоду.
– Не принося при этом проблем, – перебивает отец.
– От Ирис проблем не было, – спорю я.
– Пока что. Будь осторожна, я вижу в этой девочке ушлый прищур, она жаждет твоей ошибки, малейшей оплошности, упущения, просчёта. Будь осторожна.
– Я доверяю только семье.
– Разумно, дочка. Ладно, иди.
Благодарю отца за выпивку и оставляю кружку, вскользь напоминаю о пауке и покидаю кабинет.
– Книгу ещё не дочитала!
Поверить не могу, что моё лицо покажут в утренних новостях, в обращении к гражданам, в интервью с независимыми СМИ. Это не просто минутная реклама и броская речь, это перспективнее. Намного. Это значимо. Это ответственно. Кто ещё из Академии смеет позёрствовать тем, что его мнение спросят на камеру для всего Нового Мира? Я поражена и воодушевлена этим известием! Хотя пытаюсь контролировать даже радость и восторг…нужно уметь держать себя в руках, уметь концентрироваться, уметь собираться и не подавать вида. Я горжусь, что я северянка с такими корнями, горжусь именем своей семьи, горжусь тем, что я Голдман. И на следующей неделе старшая дочь Голдман обратится к Новому Миру, расскажет о себе и своих взглядах, покажет свою преданность государству и политическому режиму, продемонстрирует идеального управленца. Какую из Палат я выберу, когда меня спросят? Куда получу рекомендацию? А, может, приглашение…?
Нет, Голдман, усмири пыл. Тебе радостно, но держи себя в руках. Ты северянка. Ты Голдман. Спокойно улыбайся и молчи.
Быстро переодеваюсь, оставляя форму Академии для Миринды (пускай приведёт её в порядок, мне нравится запах стирки и чистоты), и отправляюсь на прогулку с Ирис. Водитель ожидает у посадочного места.
Мы летим.
Я смотрю на верхушки зданий, на ветки мостов. Периодически взглядом врезаюсь в просматриваемое между домами, находящееся на горизонте, ограждение. Разглядеть его по-хорошему не получается: двигающийся по воздуху автомобиль притупляет любопытство, позволяя лишь на секунду убедиться в наличии этого самого ограждения, о котором рассказывают в Академии. Оно уберегает и утаивает наш город – весь Новый Мир. Дабы ни одно из возможно оставшихся в живых после Коллапса существ не смело ворваться извне и разрушить нашу идиллию. Ограждение прозрачное, высокое, под напряжением. Его столпы выше самого Здания Комитета Управляющих.
Однажды я спросила у отца, смогу ли из окон его кабинета в Здании Комитета Управляющих разглядеть мёртвую землю, находящуюся за периметром Нового Мира, на что отец, пристыдив, ответил: «Твои уста не должны покидать речи о пренебрежительных понятиях: нет мира за пределами Нового Мира, а помыслы об обратном – девиантны. Не желаешь быть наказанной или привлечённой Службой Безопасности – молчи и смотри на город. Но и его разглядеть с высоты ты не сможешь – в окна упираются облака». Так он сполна поведал об интересующем меня и с того момента я не заискивала взглядом ограждение, но знала – даже с самого высокого строения не разглядеть ни его, ни проклятую землю. Дома в Новом Мире расположены особенно, умно, геометрично – они покрывают и перекрывают друг друга, роняют тени и поглощают естественный свет, отчего по всему периметру протянуты искусственные огни. В тёмное время суток город особенно притягателен, всё в нём обостряется: рекламные вывески горят ярче, машины переговариваются двигателями громче, каждое окно в каждом доме подсвечено, а взгляды людей обращены к Зданию Комитета Управляющих.
Оборачиваюсь на теряющуюся за спиной улицу Голдман: двухэтажный дом в стиле арт-деко стоит на большом и ровном участке, крыша наискось покрывает половину строения, панорамные окна в кабинете прячут уставший силуэт отца, иссохшие виноградные лозы обвивают арку при входе, огороженные за ненадобностью голые клумбы занимают тропу от моста, размокший грунт напоминает о наличии некогда сада. Красивый дом…Симметричный, ровный. Всё как мне нравится. В репортаже о нём сказали: «Безупречный дом с безупречными людьми и всё в них безупречно: от репутации до фасада». Не помню имя дизайнера, хотя фотография с ним попала на страницы Вестника.
