и циркуль послушно шагал с Минского шоссе к Лиозно и отсюда рванулся на Богушевск. — А вдруг здесь ударят? А надо полагать, ударят, и обязательно! — И циркуль резко чертил невидимые линии ударов гитлеровцев вначале с севера, со стороны Терешки, а затем с юга — из Высочан… — Еще хуже, если вдруг рубанут, — черканул он циркулем через Лучесу по коварным мостам, — здесь, под корешок резанут тридцать девятую армию, и, конечно, будут жать ее на север к Двине… А какими силами?
И снова раздумье, решение за противника. Потом такой же пристальный взгляд на Минскую автомагистраль и опять раздумья, подсчеты, выводы…
— На сегодня довольно, — выпрямился Черняховский. Собрал все черновые наброски и записки и протянул их начальнику оперативного управления. — Поручим все это спланировать генералу Иголкину, — обратился он к начальнику штаба генералу Покровскому. — Он оператор, ему и карты в руки! — И командующий вручил Иголкину карту со своим решением. — Ну все, товарищи! Завтра в одиннадцать часов!
Макаров, проводив генералов, решил уложить Ивана Даниловича спать.
— Что вы, Василий Емельянович, сейчас как раз время подумать: никто над душой не стоит, телефоны не звонят и никаких тебе бумаг, — он снял китель, повесил его на спинку стула и крепко сжал лоб. — Комаров! — крикнул в приемную. — Распорядись-ка чайку, да покрепче! — И, не отходя от двери, по-дружески сказал: — Тяжеловато мне, Василий Емельянович, и даже очень… Труда я не боюсь. Дебют для меня тяжелый и по сложности, и по масштабу операции. — Черняховский опустил пониже лампу над столом и склонился над картой, испещренной красными и синими стрелами. — Раньше, когда я командовал армией, мне, дорогой генерал, было гораздо легче. Как бы сложно фронт ни решал операцию, мне оставалось совершить прорыв и наступать в одном направлении. Ну и частично помогать соседу. А сейчас не один удар, а — получается — четыре. Четыре направления! Помните, как решила Ставка по нашему фронту? — Иван Данилович подтянул поближе карту своего решения. — Двумя армиями правого крыла фронта из района Лиозно наносится удар на Богушевск, Сенно, и частью сил этого крыла ведется наступление в северо-западном направлении на Гнезди-ловичи. Там, во взаимодействии с 1-м Прибалтийским фронтом, окружается витебская группировка и освобождается Витебск. Но это, Василий Емельянович, только просто пишется, а делается… Здесь легко с витебской группировкой не разделаешься, — и Черняховский красным карандашом еще сильнее подкрасил стрелку на Гнездиловочи, две — на Витебск, из которых одна упиралась в него через Рудаки, с запада, а другая — с востока, со Смоленского шоссе. — Так что, видите, получается совершенно два самостоятельных удара и два самостоятельных направления— на Витебск и Богушевск. Поэтому я решил на окружение и уничтожение витебской группировки и освобождение Витебска назначить не часть сил, как предлагает Ставка, а целиком тридцать девятую армию. А пятая армия Крылова, усиленная конно-механизированной группой, будет прорывать фронт в направлении Богушевск — Сенно.
— А помните, как сформулирован Ставкой второй удар? — продолжал генерал Черняховский. — Удар двумя армиями вдоль Минской автомагистрали на Борисов. А в действительности? Тоже получается два: один удар идущей вдоль автомагистрали одиннадцатой гвардейской армией генерала Галицкого с танковым корпусом Бурдейного и с частью сил тридцать первой армии генерала Глаголева, а второй — так диктует обстановка и местность: ведь Днепр отделяет большую часть армии Василия Васильевича Глаголева от автомагистрали — вдоль южного берега Днепра на Оршу. И надо сказать, это даже хорошо. На этом направлении мы, не форсируя Днепра, прямо с ходу врываемся в Оршу. И та часть сил армии Глаголева, которая будет наступать с армией Галицкого по правобережью Днепра на траверсе Орши, ударит на город с севера. И здесь гитлеровцам капут! — Черняховский опустился на стул и, отпив глоток чаю, посмотрел на Макарова.
— Прекрасно! — ответил тот и тоже принялся за чай.
— Теперь, Василий Емельянович, мне не дает покоя вопрос, где вводить пятую гвардейскую танковую армию маршала Ротмистрова и второй гвардейский танковый корпус генерала Бурдейного. Ставка наметила вдоль Минской автомагистрали… А получится ли? Сможем ли мы здесь надежно прорвать фронт и создать им условия для выхода на оперативный простор?.. Вы не подумайте, что я излишне перестраховываюсь. Если бы я был на месте генерала Хейнрици, командующего четвертой немецкой армией, то нагородил бы здесь черт знает что, — и карандаш Черняховского забегал по Минскому шоссе, чертя невидимые линии, круги и квадраты, — и противотанковые районы, и дзоты кинжального действия, и капониры, и минировал бы все мосты и дефиле. Думаю, что командующий гитлеровской армией не глупее нас и, наверное, это все уже сделано, да еще для встречи нас кое-что и про запас припрятано. — Черняховский присел к столу, записал в блокноте: «Поговорить с нач. РО!»
Макаров, смотря на Черняховского, позавидовал его необыкновенной работоспособности.
— Вы знаете, Василий Емельянович, — продолжал Черняховский, — эту операцию я решил бы по-другому. Сосредоточил бы основное усилие не вдоль Минской автомагистрали, а здесь, в полосе армии Крылова.
— Но здесь же сплошные леса и болота, — удивился Макаров.
— Зато здесь нас враг не ждет, — объяснил Черняховский.
— У гитлеровцев Богушевск — слабое место: стык третьей танковой и четвертой армий… Эх, если бы можно было пропустить на Богушевск танковую армию маршала Ротмистрова и вывести ее на Минскую автомагистраль у Толочина или Крупок, то мы дней через десять форсировали бы Березину, а затем дня через два-три освободили бы и Минск. Но пока что это только мечта…
Он отошел к письменному столу, сделал пометку в блокноте: «Переговорить с генералом Барановым об инженерном обеспечении направления на Богушевск». И замер, глядя на карту. — Если даже Ставка нам утвердит главный удар на Богушевск, — продолжал Черняховский, — здесь, вдоль Минского шоссе, фронт рвать все равно придется. А как? Напролом? Напролом — море людской крови и половину танков ухлопаем… Так что, дорогой Василий Ехяельянович, думать надо, чтобы бить врага, как учил Александр Васильевич Суворов, не числом, а умением.
— Так давайте думать завтра! А сейчас спать!
— Зачем завтра, когда сейчас тут давит, — Иван Данилович постучал пальцем по лбу. — Как бы здесь сотворить такое, чтобы генерал Траут вздрогнул и сам покатился бы отсюда? Но сделать все это с малыми для нас потерями. А? — и посмотрел на Макарова.
Но Василий Емельянович молчал: его поражало, с какой увлеченностью и верой в успех Черняховский ухватился за эту идею и всем своим существом уже был в ее власти. Наконец, не выдержав вопросительного взгляда командующего, невольно спросил:
— А как?
— А вот так, — и Иван Данилович положил циркуль на перекресток двух шоссе: Москва — Минск и Витебск
