Книга Золотые камни - Дана Канра

Флавия посмотрела на госпожу с огромным удивлением и Ольма одарила ее новой улыбкой. Если нужно усыпить бдительность всех, кто в ее окружении, слуги тоже входят в это число. Главное — не позволять им слишком многое.

Так прошло еще несколько дней — быстрых, теплых и немного душных. Ранняя осень в Ветамии немногим отличалась от позднего лета, разве что листва олив, дубов и кипарисов сменила окрас с зеленого на желтый и красный. Сет смеялся и декламировал стихи про янтарное золото и яркую медь, которыми Мириты окрашивают природу, готовя ее к зиме.

Слушая этого энергичного черноволосого человека со смуглой кожей и карими теплыми глазами, Ольма сдержанно улыбалась и понимала, что никогда не сможет полюбить его. Не потому, что он ей противен или отвратителен с виду — нет, это не так. Но она не испытывала к императору ни одного любовного чувства, как бы не искала их в глубине своей измученной души.

А его, судя по беспечному поведению, вовсе не заботило отношение жены к нему.

Зачем тогда Сет вообще выбрал в жены первую же девушку из толпы? Пусть она и благородная, пусть и повелевает жизнью, но прежде Ольма льстила себе мыслью, что императору приглянулись в ней не только эти черты. Однако с каждым новым днем она все сильнее разочаровывалась в своих взглядах.

А потом ей в голову пришла идея побега.

Этот план, легкий в исполнении, как казалось на первый взгляд, мог стоить жизни страже, рабам, прислуге и даже Флавии. Если император разгневается, то может казнить всех, кто встанет на его пути. Ольма видела, с какой яростной ненавистью Сет смотрел на Брентора, и больше всего боялась их столкновения. О будущем слуг она старалась не думать.

***

Магия входила в сон Ольмы каждую ночь. Даже после исполнения супружеского долга с Сетом она погружалась в свою вторую ипостась. Светловолосая молодая женщина в длинном белом платье до пят и черной накидке стремительно перемещалась между разными домами Фиалама. От нищих лачуг до роскошных поместий. Везде рождались дети и везде нужна была ее помощь.

Прав тот, кто говорит, что дети в Фиаламе рождаются по ночам.

Возможно, в других странах есть другие Повелительницы Жизни и действуют они иначе, точно Ольма не знала. Это славно. Одной бы ее не хватило на всех. Наверное, божеств, повелевающих смертью и жизнью, очень много в мире Акеман, поэтому с ней и Брентором не церемонились. А Брентору не полагаются даже хорошие владения, хоть он и листар. И благородных подданных у него только двое, а не четверо, как у каждого из листаров!

Мысли о Бренторе причиняли Ольме боль и вгоняли ее в тоску. Она научилась существовать с нелюбимым человеком, но не могла жить без любимого. Брентор ожидаемо не писал писем и не давал о себе знать через других людей. Возможно, ему просто не давали.

Первый месяц Осеннего Тепла стремительно подходил к концу. Пора было что-то решать, пока не наступили холода и ливни.

— Флавия, у меня бессонница, — обронила она за одним из скучнейших обедов. — Принеси мне к вечеру сонного отвара, я выпью за ужином.

Добрая Флавия давно забыла обиды, нанесенные Ольмой, и без промедления выполнила приказ.

Тут у Ольмы появилась задача сложнее — притворяться остаток дня веселой и беззаботной. Хотя до самого ужина ее глодала тревога: а вдруг затея сорвется? Ревность супруга, замена служанки, усиление караула во дворце — да все, что угодно могло случиться. Но сейчас спокойствие стало ее главным оружием.

Флавия подала госпоже глиняный сосуд с сонным питьем на одну ночь, и та, благосклонно улыбнувшись, поставила его на стол.

— А теперь приступим к трапезе, — промолвила Ольма с легкой улыбкой.

И, как только служанка отвлеклась, вылила все содержимое сосуда в чашу с разбавленным вином Флавии.

Очень скоро девушка уснула, уронив голову на грудь.

С уст Ольмы сорвался облегченный вздох.

За окнами еще не успело стемнеть, в это время слугам дозволено покидать дворец, чтобы исполнить мелкие приказы господ, вроде доставки писем или небольших покупок. Не теряя даром времени, Ольма собралась в путь. Темно-серый плащ, неприметный и прочный, он защитит ее от дождей и любопытных взглядов. Тяжелые с монетами — она расплатится ими за ночлеги и пищу. И, наконец, лошадь. У Флавии была своя кобылка, смирная и медленная, только Ольма не собиралась седлать ее.

Достаточно того, что она в плаще Флавии имеет доступ на конюшню.

Ольма заранее выбрала и надела самую простую светлую тогу. Именно в этой одежде ее разлучили с Брентором.

Она тихо выскользнула из покоев, низко опустила голову, чтобы под капюшоном не было видно лица, и направилась к черному выходу. Два коридора до конюшен, а потом…

— Стой! Куда идешь?!

Вздрогнув, Ольма остановилась и осторожно подняла взгляд на главу королевской стражи. Сильный и рослый Ренат стоял перед ней, уперев руки в бока. Совсем, как торговец на рынке.

— Меня послала госпожа, — тихо отозвалась Ольма. — К аптекарю. У нее женские невзгоды, ей тяжко…

Ренат нахмурился и махнул тяжелой рукой.

— Раз к аптекарю, значит ступай. Не задерживайся.

— Да, — с облегчением выдохнула Ольма и поспешила дальше.

Возле конюшен никто не спросил ее о цели прихода. Конюхи занимались своими делами или бездельничали, Ольму это не тревожило. Быстро найдя в загоне любимую лошадь Верну, она сама второпях надела на нее седло и приладила сбрую.

Взять бы другую кобылу, но все остальные лошади слишком своенравные. А Верна точно не встанет на дыбы в неподходящий момент. Убедившись, что за приоткрытыми дверями конюшни нет ни человека, Ольма залезла в седло и неспешно выехала на улицу.

На Ветамию опускались прохладные синие сумерки. Императрица Ариас впервые за последние недели чувствовала себя живой.

Глава 4. Риск и бесчестье

Брентера Райтона не покидала неприятная и тоскливая мысль о том, что кто-то управляет его помыслами и действиями. Каждый раз, когда он прикасался к чернокудрой Селме Гринде — так звали западную прелестницу из поселения талнеров, когда он целовал ее и улыбался ей, это было продиктовано не только его желаниями. Будто кто-то играл с его чувствами, не заботясь о его собственных желаниях.

Селма была счастлива, весела, она улыбалась и часто привечала дорогого гостя в своем небольшом домике. Когда же Брентер уходил, каждый раз чувствовал на себе ее грустный взгляд, но не оборачивался. Слишком больно ему было вспоминать про