(I) есть необходимость (принять/не-принять) (II). Это — чисто логически, и чисто логически невозможность (I) эквивалентна необходимости (II). Слово есть, соединяющее невозможность (I) с необходимостью (II), логически есть связка, причем не только субъект распределен в предикате, но и предикат в субъекте, то есть логически есть можно заменить в этом случае знаком равенства. Но слово есть имеет еще онтологический смысл, тогда не равносильно знаку равенства. Во-первых, невозможность (I) — мой первородный грех, я виноват за него, но виновник (causa) его не я, а Бог, возложивший на меня, сотворенного Им, бесконечную ответственность. Поэтому невозможность (I) можно назвать трансцендентной: Бог заключил меня в эту невозможность. Необходимость (II) — имманентная: мое состояние в грехе, детерминированность меня, заключенного в невозможность (I), грехом. Во-вторых, и невозможность (I) и необходимость (II) противоречивы: я не могу сразу и принять, и не принять. Обе противоречивости формально-логически одинаковы, онтологически различны. Противоречивость невозможности (I), как и саму невозможность, можно назвать трансцендентной: Бог возложил на меня, созданного невинным, бесконечную ответственность; но невинность и ответственность несовместны: как невинный я не могу быть ответственным, как ответственный я уже не невинен, а виноват. Противоречивость необходимости (II) можно назвать имманентной: противоречивость моего состояния сейчас, в грехе. Необходимость (принять/не-принять) Божью волю — практическая. Практическая необходимость есть или долженствование, или неосуществимость долженствования. Здесь двойная противоречивость: во-первых, я должен принять Божью волю и в то же время, детерминированный грехом, не могу принять ее. Во-вторых, формальная противоречивость долженствования: принимая Божью волю по долгу или как долг, я принимаю ее в свободном выборе, тогда детерминирован формой выбора и утверждаю свою волю, а не Божью. Поэтому в обоих случаях выбираю свою волю и детерминирован грехом: в первом случае формой выбора, во втором — его мотивом. Можно сказать, что трансцендентная противоречивость Божьего дара мне и моей сотворенности есть противоречивая имманентная необходимость (II); в ней я уже детерминирован своим грехом. Но невозможность (I) не детерминирована: ведь Бог, возложив на меня бесконечную ответственность, одновременно дарит мне неотделимую от нее абсолютную свободу. Поэтому невозможность (I) — необходимое, но еще недостаточное условие моей абсолютной свободы. Оно станет достаточным в Христе: «если Сын освободит вас, то истинно свободны будете» (<Ин. 8, 36>), говорит Он.
Бог — чистая актуальность. Необходимость (I) вместе с жертвой Христа, то есть вочеловечением Слова, реализуют, или актуализируют, мою абсолютную свободу, то есть переводят ее из состояния потенциальности, в которую я заключен грехом и необходимостью (II), в состояние актуальности. Необходимость (II) и есть мое состояние в грехе, в свободе выбора, в возможности (принять/не-принять) Божью волю. Потенциальность, или возможность, первоначально онтологически и есть возможность свободного выбора. Поэтому необходимость (принять/не-принять) (II) есть возможность (принять/не-принять) (II'). Формально-логически это суждение нельзя назвать аналитическим, но онтологически это суждение аналитическое: как свобода выбора, необходимость (II) есть возможность (II'), то есть сама потенциальность — μη ον. Наоборот, невозможность (I) формально-логически равносильна необходимости (II), но суждение: «невозможность (I) есть необходимость (II)» онтологически-синтетическое. Онтологическая связь между (I) и (II) — синтетическая, между (II) и (II'), — аналитическая: тожество.
Находясь в необходимости (II) или, что то же, в возможности (II'), то есть в грехе, в μη ον, я противополагаю само ничто самому что: интенцию к себе — интенции к другому, единство — множеству, объективирование, то есть «само», — свободе выбора, форму — материи, необходимость — ненеобходимости; эта необходимость, как и иенеобходимость, имманентные потенциальные интенции самой потенциальности. Из возможности, то есть греха, я сам, как возможность и грешник, никак не могу выйти. Эта абсолютная невозможность грешнику выйти из греха открывается в прозрении моей первоначально анонимной вины как вины моего греха, вины без вины. Это уже другая невозможность (III) — пограничная или трансцендентальная. В этой трансцендентальной невозможности (III) мне остается только вопить от страха наложенной на меня трансцендентной невозможности (I); так как я вижу, что в потенциальности я полностью детерминирован, Бог ничего не оставил для моей свободы выбора; остается только Божье ничто: ουκ ον.
В полном детерминизме, не естественном, а духовном, в детерминизме свободы выбора грехом я заключен в невозможность, я вижу полную безнадежную невозможность ни принять, ни не принять дар бесконечной ответственности и абсолютной свободы. Это отсутствие всякой возможности и есть ничто, лишенное всякой возможности и потенциальности, Его ничто — ουκ ον. Всякое мое что, как сотворенное, потенциально и детерминирует мой акт свободного выбора. Как что, я детерминирован своей свободой выбора, я еще потенциален, как что, я ничто. Я что, как ничто: ничто своей воли, своего выбора, своего мотива, вообще чего-либо своего, какого-либо своего что. Это акт моей абсолютной свободы, выражающейся парадоксально: пусть будет не моя воля, а Твоя. Как Бог из ничто создал меня, как актом абсолютной свободы Он создал меня невинного, но в невинности только потенциального и возложил на меня бесконечную ответственность, чтобы открыть мне глаза, так и я моим актом абсолютной свободы из оставленного мне Богом ничто — полной безнадежной невозможности творю себя: что, как ничто. Но поэтому моего здесь уже ничего и нет, моя абсолютная, немотивированная свобода, беспредметная, как и сам вопль, в котором она рождается, моя, как не моя: Бог в Христе дарит ее мне, когда моя собственная свобода — свобода выбора рушится.
Моя абсолютная свобода рождается в невозможности (III), но не в силу необходимости, а именно в ненеобходимости (IV). Эта ненеобходимость — контингентность и абсолютная свобода, не как идея, а как факт — абсолютный и абсолютно свободный факт вочеловечения Слова и крест: искупление; и моя вина возвращается к Творцу, уже не как culpa, a causa.
Ненеобходимость (IV) — трансцендентная, так как Слово стало плотью, и одновременно имманентная, так как Слово стало плотью.
Схема:
Последний переход, обозначенный стрелкой =>, можно назвать качественным скачком. Он актуализирует мою потенциальность, реализуя подаренную мне Богом абсолютную свободу: субъективно — в невозможности (III): в крушении моей собственной свободы — свободы выбора, в сокрушении духа и вопле; абсолютно — в ненеобходимости (IV): в контингентности и фактичности вочеловечения Слова. Когда я говорю о ненеобходимости вочеловечения Слова, я имею в виду контингентность и фактичность вочеловечения, а поэтому и абсолютную свободу вочеловечения. О свободе, то есть ненеобходимости вочеловечения Бога, говорит и апостол Павел в послании к Филиппийцам — 2, 6-7. И также Его смерть на кресте была не необходимой, а свободной: Мф. 26, 53; Ин. 10, 17-18. Необходимость и детерминизм несовместны с абсолютной
