Семья Деймрел была старинной и знатной, но нынешний обладатель титула, по мнению респектабельных соседей, оказался паршивой овцой. В обществе считалось почти неприличным упоминать его имя. Невинные вопросы детей о том, почему Деймрел никогда не приезжает жить в Прайори, беспощадно пресекались. Детям говорили, что они слишком малы, чтобы это попять, и что им незачем даже думать, а тем более говорить о лорде Деймреле. Они понимали, что милорд — нехороший человек, и этого им было достаточно.
Именно так мисс Поддермор говорила Венеции и Конуэю, после чего они, вполне естественно, начинали размышлять о невероятных преступлениях, совершенных лордом Деймрелом, создавая в своем воображении мрачную, романтическую фигуру. Прошли годы, прежде чем Венеция узнала, что злодеяния Деймрела не имели ничего общего ни с убийством, ни с государственной изменой, ни с пиратством или грабежом на большой дороге и были скорее грязного, нежели романтического свойства. Единственный ребенок довольно пожилых родителей, он, едва начав карьеру дипломата, без памяти влюбился в замужнюю титулованную леди и бежал с ней, погубив свое будущее, разбив сердце матери и доведя отца до паралича, от которого тот так полностью и не оправился. Так как через три года старого лорда свел в могилу второй удар, можно было смело утверждать, что его убила эта скандальная история. Все упоминания о наследнике были запрещены в доме, а после смерти мужа вдова, которая казалась Венеции очень похожей на сэра Франсиса Лэниона, жила затворницей в Лондоне, лишь изредка посещая йоркширское поместье. Что касается нового лорда Деймрела, то, несмотря на обилие слухов, никто в точности не знал, что с ним произошло, так как его скандальная выходка совпала с кратковременным амьенским миром[7], и он увез даму сердца за границу. Впоследствии об этой женщине было известно лишь то, что муж отказался с ней развестись. Как долго она оставалась со своим любовником, куда они бежали, когда война разразилась снова, и какая ее постигла судьба? Относительно этого строились многочисленные предположения. Самой достоверной считалась версия, что любовник бросил ее и она стала добычей солдат Бонапарта. Жители окрестных деревень говорили заблудшим дочерям, что грешницу постигла заслуженная кара, которая ожидает любую женщину, не заботящуюся о своей добродетели.
Одно было несомненно: леди не была с Деймрелом, когда он вернулся в Англию спустя несколько лет. С тех пор, если хотя бы половина рассказываемых о нем историй соответствовала действительности, он предавался самым экстравагантным развлечениям, не пренебрегая ни единой возможностью убедить своих критиков в правдивости распространяемых о нем слухов. До прошлого года он наносил в Прайори визиты редкие и слишком краткие, соседи видели его мельком, а многим не удавалось даже этого. Но в августе лорд Деймрел провел в Прайори целую неделю, и при скандальных обстоятельствах. Он приехал не один, а с гостями, и притом весьма необычными. Они прибыли на бега, которые устраивал для них Деймрел, державший лошадей. Бедняга Имбер, старый дворецкий, долгие годы присматривающий за домом, пришел в ужас, ибо еще никогда в Прайори не принимали такую беспутную компанию. Что касается миссис Имбер, то, узнав, что ей предстоит готовить для нескольких легкомысленных щеголей и трех женщин, сущность которых можно было определить с первого взгляда, то она заявила, что скорее покинет Прайори, чем подвергнется подобному унижению. Только преданность семейству вынудила ее смягчиться, о чем она горько сожалела, когда, как и следовало ожидать, никто из деревенских жителей не позволил своим дочерям отправляться на работу в этот Вавилон и для обслуживания сомнительной компании, пришлось нанимать трех отнюдь не респектабельных девиц в Йорке. Что же касается развлечений гостей, то, по словам Имбера, покойный лорд, должно быть, перевернулся в гробу при виде безобразий, творящихся в фамильном доме. Если гости не занимались вульгарными играми, вроде «охоты на белку», когда дамы пронзительно визжали, подстрекая джентльменов вести себя самым скандальным образом, то опустошали винный погреб. Ни один из гостей не мог добраться до кровати с помощью слуги, а милорд Аттерби (совершенно полоумный, по мнению Имбера) не спалил дом дотла лишь благодаря обонянию спутницы мистера Эпсфорда. Почуяв запах паленого, она не поленилась выяснить его источник, хотя была в одной ночной рубашке (впрочем, платье, которое эта дама носила днем, еще меньше скрывало ее пышные формы), и оторвала тлеющий полог кровати, не переставая оглушительно вопить.
Оргии продолжались семь дней и снабдили соседей материалом для сплетен на несколько месяцев.
С тех пор о Деймреле ничего не слышали. В этом году хозяин Прайори не приезжал на бега в Йорк и если не собирался прибыть позднее для охоты на фазанов (что казалось маловероятным ввиду запущенного состояния охотничьих угодий), то Норт-Райдинг мог считать себя свободным от его оскверняющего присутствия еще на один год. Поэтому для Венеции, спокойно наполнявшей корзину ежевикой милорда, оказалось сюрпризом, что он находился куда ближе, чем предполагали. Она шла по опушке леса и остановилась, чтобы освободить платье от особенно цепкого побега ежевики, когда послышался веселый голос:
— «О, как колючек много в этом мире!»
Вздрогнув, Венеция обернулась и увидела, что на нее смотрит высокий мужчина, сидящий на красивой серой лошади. Он был ей незнаком, но топ и манеры говорили сами за себя, и ей не составило труда догадаться, что перед ней Злой Барон. Она разглядывала его, не скрывая интереса и непроизвольно давая ему возможность любоваться ее прелестными чертами. Приподняв брови, лорд Деймрел спрыгнул на землю и легкой походкой направился к Венеции. Она никогда не общалась с городскими щеголями, но, хотя он был одет как сельский джентльмен, его костюм для верховой езды скроил явно не провинциальный портной, тем более что никакой сельский модник не мог бы носить его с такой небрежной элегантностью. Деймрел был выше ростом, чем сначала показалось Венеции, и в его осанке ощущалось нечто дерзкое и вызывающее. Когда хозяин Прайори подошел ближе, Венеция увидела, что он брюнет, и разглядела на его худом смуглом лице морщины — следы беспутной жизни. Хотя губы Деймрела кривились в улыбке, Венеция подумала, что еще никогда не видела такого скучающего циничного взгляда.
— Ну, прекрасная нарушительница чужих владений, вы наказаны по заслугам, не так ли? — промолвил он. — Стойте спокойно!
Венеция послушно застыла, покуда Деймрел освобождал ее юбку от ежевики.
— Ну вот, — сказал он, выпрямившись. — Но я всегда беру штраф с тех, кто ворует мою ежевику. Позвольте взглянуть на вас.
Прежде чем Венеция опомнилась от удивления, что к ней обращаются в подобной манере, Деймрел обнял ее правой рукой, а левой откинул чепец. Скорее рассерженная, чем испуганная, она пыталась оттолкнуть его, шумно протестуя, но он не обратил на это никакого внимания, и в глазах его блеснуло нечто, совсем непохожее на скуку.
— «Но красота сама она…» — начал он.
Венеция почувствовала, что ее бесцеремонно целуют. Щеки ее зарделись, глаза засверкали, она старалась вырваться из крепких объятий, но эти усилия только смешили Деймрела. Венецию выручил Фларри. Выбежавший из подлеска спаниель обнаружил свою хозяйку в объятиях незнакомца, что повергло его в смятение. Инстинкт повелевал ему броситься ей на помощь, но смутно припоминаемый приказ запрещал кусать все, что ходит на двух ногах. Пойдя на компромисс, он стал истерически лаять. Так как это не подействовало, оставалось повиноваться инстинкту.
