собранные Тарасом этим летом в черкасских лесах и сегодня пожаренные в сметане с луком и перцем, специально к моему приезду.
— Ты молодец, что приехал, — сказала Наташа, его жена. — Мы уже думали, что ты нас совсем забыл и больше никогда не приедешь в Киев.
— Я тоже так думал, — признался я. — Проклятая война всё изменила.
— Что, совесть загрызла? — спросил Тарас в шутливо-ироничной манере.
— Да, что-то вроде.
— Видишь, ты привёз нам свет. Сегодня целый день есть свет и связь. Давно такого не помню, — сказала Люда, жена моего второго друга Андрея, который тоже с нами сидел сейчас за столом и что-то рассматривал в телефоне.
— Ты, Юрко, не спеши, ешь медленно. Еды я наготовил много, не переживай, голодным не останешься. Сейчас доедим борщ и приступим к индейке. А то как? Или ты думаешь, що мы тут лапу сосём? Не дождётесь. Вот им всем, — Тарас поднял руку с распрямлённым средним пальцем.
— Папочка у нас кулинар высшего разряда. Ты видишь, как я выгляжу? Из-за его блюд я растолстела, как бочка, что аж самой стыдно, — пожаловалась Наташа. Краска смущения проступила на её лице.
Она и в самом деле располнела. А когда-то была в чудесной форме, правда, не худенькая, не балерина с осиной талией, зато очень ладно скроенная и фигуристая.
Изменилась не только Наташа. Изменился и Тарас, и Андрей, и Люда — все они сейчас выглядели смертельно уставшими, какими-то постаревшими, что ли. Впрочем, ждать, что люди за двадцать пять лет помолодеют, тоже не приходится, всем уже далеко за пятьдесят, а Андрею несколько месяцев назад стукнуло шестьдесят.
И всё равно, несмотря на возраст, на двадцать пять лет разлуки, меня сейчас не покидало чувство, что все они — сидевшие за столом — постарели совсем недавно, за последние месяцы, вернее, за последний год.
— Папочка у нас не только отменный кулинар, — продолжала Наташа, ласково потеребив мужа за щёку. — Он у нас ещё и настоящий военный стратег. Если бы не он, неизвестно, что с нами было бы. Знаешь, как мы встретили войну?
— Как?
— Тарас накануне напился с Владом у нас дома до поросячьего визга. Я вызвала Владу такси, упаковала его в машину, потом вернулась домой. Затем уложила папочку на диван, он всё ещё кричал: «А где Влад? Мы з ным ще на коня не выпылы!» Короче, уложила его спать. Ночью вдруг слышу — ба-бах! ба-бах! Вскочила, подбегаю к окну, — пылает за многоэтажками! Ну вот, думаю, пипец. Война, блядь. Бегу к Тарасу, а он храпит себе на кровати. Он, пьяный, всегда храпит так, что вся мебель в доме трясётся. Бужу его: «Тарас! Милый! Вставай! Война!» А он брыкается, отталкивает меня и бормочет: «Где Влад? Мы з ным на коня ще не выпылы». А я его трясу и ору: «Вставай! Вставай! Война!» В общем, насилу его растолкала. Он сел, продрал глаза. А за окнами опять грохот такой, что дом сотрясается. А ему говорю: «Побежали в Ирпень». У меня там, в Ирпене, мама живёт. «Или бежим в Бучу, к твоей тётке, подальше из Киева». Он помолчал, почухал затылок и каже: «Нет, кыця. Остаёмся здесь, в Киеве. В Киеве три миллиона жителей, город просто так не сдадут. А Бучу или Ирпень русские могут взять намного легче, чем Киев». Ты помнишь, как это было? — обратилась она к мужу и, не дождавшись его ответа, продолжала: — И он оказался прав. Если бы мы тогда уехали в Бучу или Ирпень, мы бы там застряли, когда туда вошли русские. И нам был бы пипец. Папочку они бы убили, а меня бы изнасиловали в первый же день. Я даже не сомневаюсь в этом.
Тарас в это время сидел, корча рожицы. Он то сильно наморщивал лоб, то надувал щёки, не сводя глаз с бутылки водки на столе.
— Папочка очень рациональный человек. На первый взгляд он как будто шут гороховый, но когда доходит до дела и ситуация критическая, он очень, очень рациональный, умеет собраться, сосредоточиться и спокойно принять единственно правильное решение. Не то, что я, — сказала Наташа. Затем строго посмотрела на мужа. — Ты что, опять наливаешь? Сколько можно? Вы уже выпили почти литр! Всё! Я тебе запрещаю открывать вторую бутылку, перестань спаивать Юру, он ведь устал, двое суток в дороге.
Тарас закивал, но при этом всё равно разливал из бутылки остатки.
— Андрею больше не наливай, он за рулём.
Андрей оторвался от телефона — он что-то читал в Фейбуке или просматривал новости. Пригладил свои густые усы.
— Да, я за рулём. Под Бахмутом, пишут, ночью шли тяжёлые бои. Нехорошо.
Возникла недолгая пауза.
— Ну то, друзи, за пэрэмогу над клятыми московськими ворогами! — Тарас опрокинул рюмку и, поднявшись, пошёл к плите, где в чугунке ждала своего «выхода» запечённая индейка.
— А у меня, когда началась война, возникла странная тошнота, — неожиданно признался Андрей. — Да, какая-то тошнота. Как только я услышал первый взрыв за окном и понял, что война, вдруг так подступило к самому горлу, что думал — сейчас вырвет. Непонятно, почему такое. Эта сильная тошнота длилась несколько дней.
— Он и не спал тогда, по ночам стонал, ворочался и хрипел так, будто задыхается, — подключилась Люда.
Все умолкли, устремив глаза на Андрея.
— И как же это прошло? — спросил я.
— Всё прошло в один день, сразу. Я приехал в военкомат, чтобы вступить в тероборону, но там была такая очередь желающих, что можно было стоять хоть месяц и ничего не выстоять. Тогда я позвонил Максиму (сыну), он к тому времени уже был в теробороне. Он сказал: «Папа, приезжай сюда к нам, в Голосеево. Я поговорю с нашим ротным, попрошу за тебя». Короче, я приехал в Голосеево, мне там сначала отказали, сказали, что мне уже 59, мол, старый, тут молодым места нет, все отряды уже сформированы, и оружия нет. Но я стал упрашивать того ротного, сказал ему, что я — из семьи военных, что когда-то занимался спортивной стрельбой, что мой сын сейчас в вашем отделении. Короче, уломал его. Потом мне дали автомат и два рожка патронов. Как только я взял автомат, вставил рожок, передёрнул затвор, — сразу выздоровел, тошноту как рукой сняло.
— А я в первые две недели войны вообще не ел ни фига. Не хотел. Вот не ел вообще ничего, даже хлеба, — признался Тарас. — Сбросил, наверное, килограммов пять, — он похлопал себя по животу.
— А я наоборот — поправилась. С начала войны ем как не в себя. На меня иногда находит такой панический страх, что не могу с собой справиться и начинаю есть всё подряд. Полный пипец, — пожаловалась Наташа. — Вдобавок папочка балует меня своими блюдами. Змей-искуситель, — пошутила она, глядя, как на стол опустилась большая тарелка с запечённой индейкой, принесённая Тарасом.
В кухне благоухало, аромат борща, медленно растворившись в воздухе, уступил место аромату запечённой индейки в яблоках и черносливе.
— Ну що, друзі, ще по чарці? За перемогу. Щоб усі москалі повиздихали.
