столетия», уступал по объемам продаж лишь автобиографии Вождя. Только в Европе разошлось десять миллионов экземпляров. Книга стояла в витринах всех книжных магазинов и лежала, открытая, на пюпитре при входе в Вестминстерское аббатство.
— Так что не буду напоминать вам предписания Розенберга относительно книг.
Помимо всеобъемлющих перемен во всех областях жизни британцев, за созданием протектората последовала лавина предписаний. На обывателя обрушился шквал правил и запретов, относящихся ко всем мыслимым аспектам повседневной жизни. В том числе и к книгам.
На континенте еще в 1933 году, когда Вождь пришел к власти, вырожденческие книги сжигали. Ликующие толпы танцевали у костров, озарявших ночь искрами, пока писания евреев, славян, коммунистов, либералов, гомосексуалистов, франкмасонов, католиков и прочих отщепенцев превращались в пепел.
Англичане, однако, всегда гордились тем, что делают все по-своему. Ученые и библиотекари морщились, слыша известия, приходившие от союзников с континента. Несмотря на то что предписывался полный запрет тех же самых категорий книг, их никто не сжигал публично на кострах — вместо этого вырожденческую литературу отправили в промышленные печи для сжигания мусора. Команды государственных служащих перебрали библиотеки и архивы, профессионально очистили их от сомнительных текстов и утилизировали их по всем правилам санитарии.
Это же не Средневековье. И. в конце концов, это же Англия.
— Вот, думаю, вам будет интересно ознакомиться. — Кройц выдвинул ящик стола, вытащил оттуда небольшой томик и показал Розе. На обложке значилось: «Информационный бюллетень по Великобритании. Справочник гестапо по вторжению в Британию». — Слыхали когда-нибудь?
Роза отрицательно покачала головой.
— Теперь это почти музейный экспонат, — улыбнулся он. — Составлена в тысяча девятьсот тридцать девятом году шефом контрразведки Вальтером Шелленбергом на случай военного вторжения в Англию. Этого, слава богу, так и не произошло, однако в книжечке детально изложены организационные планы оккупационных властей. Как управлять экономикой, транспортом, обществом и прочее. Кого арестовывать.
Он нахмурился, продолжая листать книжку.
— Вот. Наконец, нашел то самое место — «Особый список по Великобритании». Список особо важных разыскиваемых лиц. Для передачи в департамент Четыре бэ четыре Главного управления имперской безопасности. Арестами должен руководить профессор-полковник доктор Франк Зике. Две тысячи восемьсот двадцать человек.
Очередной список. Союз зиждился на списках. Абсолютно все попадало в списки.
— Ноэль Ковард, Вера Бриттен, Олдос Хаксли, Джон Бойтон Пристли, Сильвия Панкхёрст, Стивен Спендер, Ребекка Уэст, Вирджиния Вулф… Слыхали эти имена?
— Некоторые, — осторожно кивнула Роза.
— Вирджиния Вулф?
— Не думаю.
— И я не слыхал. И, осмелюсь предположить, Шелленберг тоже. Как бы там ни было, зачем же герру Шелленбергу, этому баловню судьбы, женатому на Коко Шанель, с собственным лыжным домиком в Швейцарии, понадобилась Вирджиния Вулф? — Кройц отвлекся от размышлений и встал. — Но дело не в этом. — Он пересек кабинет, остановился у сервировочного столика, щедро плеснул в стакан виски и устремил взгляд вниз, на Темзу. — Позволю себе говорить откровенно: большинство этих негодяев внесено в список Шелленберга по той простой причине, что они писали романы. И их романы опасны.
— Опасны, сэр?
— Конечно. Наш протектор считает, что книги ничуть не менее опасны, чем бомбы. Ведь слово оружие, не так ли? Это канал распространения пропаганды против Союза. Раньше, в самом начале, мы решали эту проблему довольно грубыми методами. Мы их запрещали. — Он так и стоял у окна, ссутулившись, задумчиво глядя вниз. — Лично я никогда не был сторонником того, чтобы стричь всех под одну гребенку, а теперь, как выясняется, протектор тоже. Он предпочитает несколько более тонкий подход. Говорите о нем что угодно — правда, не советую… — Он обернулся и подмигнул. — Но он — гений.
— Правда?
— Вне всякого сомнения. Итак, в последнее время его сотрудники работали над решением женского вопроса.
— Понимаю.
— Женский вопрос в целом весьма широк, однако мне досталось то, что относится к художественной литературе. Вы, конечно, знаете, что романы, где представлены подрывные взгляды на женский вопрос, запрещены законом. Бунтующие героини, женщины, ставящие под сомнение авторитет мужчин, вырожденческие сексуальные наклонности и тому подобное.
— Да.
— Но ведь мы же не можем объявить все книги вне закона, правда?
— Не можем?
Он бросил на нее быстрый взгляд, ища признаки нарушения субординации, но Роза лишь вежливо смотрела на него.
— Нет, не можем. Розенберг признает, что есть книги, которые невозможно запретить. Известные романы. Рассказы, слишком глубоко укоренившиеся в народном сознании. К сожалению, очень большой процент этих романов написан женщинами или о женщинах. Вы должны понимать, о чем я говорю. Приведите мне пример.
У Розы пересохло во рту. Еще одна ловушка? Назвать известную книгу — это все равно что признаться в том, что ее читала или по крайней мере слышала о ней.
— Даже не знаю…
— Ну же, мисс Рэнсом. Я говорю с вами сейчас как с работником Министерства культуры. Это рабочая беседа, а не допрос. Все сказанное здесь останется между нами.
«Гордость и предубеждение»?
— Отличный пример! Джейн Остин. Одна из любимейших в Англии писательниц. Элизабет Беннет и мистер Дарси, если не ошибаюсь?
— Насколько я помню, да.
— Все знают Лиззи Беннет и ее докучливую мать. Я читал этот роман еще подростком на уроках английского языка много лет назад. Тогда он казался домашней историей о восхождении по социальной лестнице, о снобизме и о том, как несколько английских джентльменов слишком долго раздумывают прежде, чем решить свои сердечные дела. Ведь так?
— Кажется, это комедия нравов. Мы в школе проходили.
— Именно так. Однако, пока не повзрослеешь, не поймешь, что именно имеет в виду мисс Остин. Она показывает, что Элизабет Беннет умна, так? Что брак может вести к унижению женщины. Что не следует принимать на веру превосходство мужчин.
— Мне такое и в голову не приходило.
Кройц подошел и сел на край стола, неприлично близко к ней.
— Дело вот в чем, Роза. Если позволите называть вас Розой…
Она чувствовала аромат его одеколона и его собственный запах самца. А вот форма слабо пахла лошадьми — видимо, он приехал в контору прямо с конной прогулки. Роза смотрела в его ореховые с золотыми искорками глаза. Несмотря на все усилия, она почувствовала, что внутри у нее что-то поддалось. Непроизвольная реакция.
— Мы не можем просто взять и уничтожить «Гордость и предубеждение», или «Миддлмарч», или «Джейн Эйр» и прочие подобные романы. Они слишком известны и стали частью культуры. Чтобы вычеркнуть их из массового сознания, нужно поколение. Но мы можем кое-что сделать уже сейчас. — Он говорил тихо, доверительным тоном, словно дело касается только их двоих. Небольшой сговор. — Не могу похвастаться, что сам придумал, это идея Розенберга. Он считает, что вместо того,
