оказались и красная и белая сторона нашей гражданской войны. Как бы мы ни оценивали и фронтовой героизм Белых армий и беспримерную дезорганизацию их тылов, – но совершенно ясно одно: общего языка с народом ни одно из белых формирований не нашло. И никому не пришла в голову самая простая мысль: опереться на семейные, хозяйственные и национальные инстинкты этого народа, и в их политической проекции – на Царя-Батюшку, на Державного Хозяина Земли Русской, на незыблемость русской национальной традиции, и не оставить от большевиков ни пуха, ни пера.
Меня, монархиста, можно бы попрекнуть голой выдумкой. Однако выдумка эта принадлежит Льву Троцкому:
«Если бы белогвардейцы догадались выбросить лозунг „Кулацкого Царя“, – мы не удержались бы и двух недель».
«Белогвардейцы», то есть, в данном случае, правившие слои всех Белых армий, этого лозунга выбросить действительно не догадались. И по той простой причине, что если февральский дворцовый переворот, как и цареубийство 11-го марта 1801 года, был устроен именно для того, чтобы устранить опасность «крестьянского царя», то было бы нелепо ставить ставку на «кулацкого царя». «Единая и неделимая» никаким лозунгом вообще не была – и по той чрезвычайно простой причине, что «делить Россию» большевики не собирались – это означало бы «деление» и советской власти. Зачем ей было бы делить самое себя?
В общем, «общего языка с народом» не нашли ни красная, ни белая, ни левая, ни правая стороны.
Кое-кто из белых идеологов и сейчас еще повторяет мысль о том, что Белые Движения не были поняты русским народом. Можно было бы поставить вопрос иначе: почему народ должен был понимать ген. Деникина, а не ген. Деникин понимать русский народ? Величины как-никак мало все-таки соизмеримые. Но у обеих боровшихся сторон были свои представления о народе, о его нуждах и о его интересах. Красная сторона оказалась более гибкой, более организованной – и ее расплата еще не закончена. Эта расплата уже и сейчас более тяжка, чем расплата белых: из героев тогдашней красной борьбы к сегодняшнему дню уцелело очень немного. Кто из них уцелеет после «последнего и решительного»? Русская масса воевала и против красных и против белых.
Разгром всех Белых армий произошел по совершенно одинаковым социальным причинам, почти на совершенно одинаковых географических рубежах и в одинаковых военно-стратегических условиях: по неумению привлечь на свою сторону народные массы, при переходе армий из областей вольного хлебопашества на территории крепостного права, после превращения горсточек боевых энтузиастов в армии мобилизованной крестьянской молодежи. Обо всем этом Ленин говорил заранее. И Ленин, и Троцкий понимали смысл и стратегию гражданской войны безмерно яснее, чем понимали это Колчак и Деникин. Идейный фанатизм никак не препятствует холодному расчету – как религиозный фанатизм иезуитского ордена никак не препятствует самым холодным и трезвым расчетам его дипломатической практики.
Нам нужны горячее сердце и совершенно холодный ум. Сердце, которое действительно любило бы действительную Россию, а не наши выдумки о ней, и ум, который совершенно холодно взвесил бы все наши ошибки. То, что в военной среде именуется «доблестью», нас не интересует никак, ибо эта доблесть является общим множителем для всех разновидностей той «дроби», в которую превратилось прежнее русское единство: и для кронштадтцев, которые начали «завоевывать Россию», от Зимнего Дворца, и для корниловцев, которые начали отвоевывать Россию из глуши кавказских предгорий. Обе стороны пережили приблизительно одинаковую судьбу. Кронштадтцы, вероятно, еще худшую: им и в эмиграцию попасть не удалось.
Политика и война
Последние десятилетия истории России и Европы, наполненные сплошными войнами – обыкновенными и гражданскими, – привели к некоторой гипертрофии военной психологии. К гипертрофированному представлению о том, что война решается оружием, стратегией, гением, доблестью и прочим. Все это фактически неверно: войны решаются политикой и только ею одной. Величайший полководец всей мировой истории Ганнибал, примеру которого тщетно пытаются подражать все полководцы, штабы и генералы мира, закончил свою деятельность полным разгромом своей собственной государственности, а свою собственную жизнь – изгнанием и самоубийством. Судьба Наполеона была не на много лучше. Подвиги А.В. Суворова, который в чисто военном отношении, по-видимому, стоял выше Наполеона, – но в отличие от Наполеона не имел самостоятельности, – ничего не изменили в судьбах России. От просто умного генерала Кутузова «величайший полководец Европы» едва ноги унес. Совершенно штатские люди Ленин и Троцкий разбили таких совершенно военных людей, как Деникин и Колчак: они с предельной степенью ясности и трезвости учли и свои, и чужие, и сильные, и слабые стороны.
Хорошая стратегия – это только экономия народных сил. Если этих сил мало – не поможет никакая стратегия. Если этих сил много – то, в крайности, можно обойтись и вовсе без стратегии, – как обошелся Сталин во Вторую мировую войну или Кутузов – в Первую Отечественную. Германский генеральный штаб и германская армия обеих мировых войн были, по-видимому, квалифицированнее всех остальных в мире, – что не помешало Германии проиграть обе мировых войны.
Конечно, при наличии таких организационных, административных и стратегических данных, какими обладал Петр Первый, даже и со Швецией пришлось воевать двадцать один год, но окончательного результата не изменило и это: военный потенциал России и Швеции во всех его разновидностях был слишком уж неравен: Россия была сильнее Швеции приблизительно в десять раз. Только в исключительных случаях истории, – при почти полном равенстве сил и потенциала, – как было в Русско-Японскую войну, хорошая стратегия могла бы изменить ее ход. Но и в данном русско-японском случае мы не в состоянии дать оценку ни русской, ни японской стратегии, ибо японская стратегия маневрировала обутыми дивизиями, русское интендантство поставляло гнилые валенки, и войска толком маневрировать не могли. Русское же интендантство было продуктом социальных условий страны и воровало почти так же, как воровало оно во времена Крымской войны: в Крымскую войну был, кажется, поставлен мировой рекорд. Таким образом, «военный гений» определяется, в частности, и проблемой солдатского сапога. Если сапог плох, армия маневрировать не может.
Все удачные и неудачные стороны нашей политики последних двух столетий лежат вне воли, талантов, ошибок или доблести отдельных лиц. Все они с исключительной степенью точности укладываются в такую схему:
Старая Московская, национальная, демократическая Русь, политически стоявшая безмерно выше всех современных ей государств мира, петровскими реформами была разгромлена до конца. Были упразднены: и самостоятельность Церкви, и народное представительство, и суд присяжных, и гарантия неприкосновенности личности, и русское искусство, и даже русская техника: до Петра Москва поставляла всей Европе наиболее дорогое оружие. Старомосковское служилое дворянство было превращено в шляхетский крепостнический слой. Все остальные слои нации, игравшие в Москве
