тут, то там.
— За телевизорами сидят. Не. Не все сидят, — Илларион усмехнулся, увидев издалека, среди редкой и лёгкой ещё зелени недавно распустившейся листвы, мелькнувшую фигуру племянника, нёсшего два сверкающих боками оцинкованных ведра от колодца. — У этого интернет всё заменяет. Воду в баню таскает, не иначе. Вот, ведь, упрямый… — Илларион перевел глаза левее, Тут, на улице доминировал дом Лавровых, «дворянское гнездо», как его называли в деревне.
— Женька и Владимир — эти, как тяжелые валуны, среди речной гальки выделяются. Пока такие есть — ничего не страшно, — священник удовлетворённо вздохнул.
За «дворянским гнездом» приземисто и основательно белел на главной улице дом Колотовкиных Степана и Людмилы.
Илларион прищурился, фокусируя зрение на копошащихся в их огороде двух фигурках: «Ясно. Вечные работнички. Вот чего людям не хватает, чтобы на себя работать? Всё есть. Даже домишко кое-какешный есть. Нет. Ошейник нужен, что Сеньке, что Верке. Бабы — они ещё хуже, если пьют. А Ируся-то пользуется их слабиной. Пользуется. Всё — то ей мало…».
Илларион вспомнил, как в последнюю Пасху шла Ируська в храм подчеркнуто яркая и нарядная, не смешиваясь с толпой: «Красива бы была, если б не спесь, не дурь. Так и стояла всю службу наособицу, куличи да яйца святить — это для неё лишний повод всем соседкам нос утереть».
Таких красивых яиц ни у кого не было. И самые большие и высокие куличи были тоже всегда у неё. И прикрыто это всегда было самыми красивыми и белоснежными до неестественности кружевными салфетками.
— И всё-то у тебя напоказ, Ируська. М-да, — Илларион перевел глаза на другую группу людей.
На улице, спускавшейся к мосту через реку, и потому называвшейся «Мостовой», появились высокий седой мужчина с женщиной, опирающейся на его руку и двое мальчишек-подростков. Мальчишки тащили сумки и пакеты, путались под родительскими ногами и шли спиной вперёд. Там явно шел весёлый разговор.
— Бердышевы. Вот уж где порода, — старик вспомнил, как венчал их. Полина непременно хотела венчаться. — Одними из первых они тогда венчались. Мальчишкам уже теперь двенадцать лет. Славные.
На углу «Нижней» и «Дальней» улиц обживали старый дом новые хозяева.
— Эти случайно сюда залетели на венчание, но, смотри-ка, приросли. Дачники. Участок разгребают. Много у них народу. Дружные. Мальчишка у них тоже славный. Не понять только — брат ли, сын ли? Шафером был у жениха, — вряд ли сын. Ну, с этими ещё познакомимся. Скоро крестить принесут.
Мужчина, бережно усаживал беременную жену в старое кресло, подставляя стул ей под ноги и укутывая их.
С холма было интересно наблюдать, как быстро в последнее время меняется село. Раньше все крыши были стандартно-серого цвета. Шиферные. Теперь глаз радовали самые разные крыши. Оригиналов сразу было видно — с оранжевыми крышами. В основном крыши были бордовыми, или зелёными. А в последнее время много синих появилось. У тех, кто побогаче — пестрые, из нового материала. Красиво крыши смотрятся. Весело. И дома наружность сменили.
Длинные вечерние тени. Крыши…. — из памяти Иллариона выплыли события тоже с вечерними тенями и шиферной крышей его дома. Той шиферной крыши давно уже нет. Сменили на профнастил. Он легко отыскал крышу своего дома. Темно-зелёная, высокая под мансарду, двускатная.
— И какого же числа я её тогда привёз? Экзамен у неё был. Английский сдавала. Надо же — помню. Чего только память не держит? — Илларион присел на лавочку у ворот ограды. Торопиться было некуда. С коровой соседка обещала управиться. Ей, давно уже городской, — это в забаву, и молоко парное тоже не каждый день пьют. Вспомнив, хлопнул себя по карману брюк под рясой, — телефона не было. Наморщился, вспоминая, а брал ли он его вообще сегодня с собой? Похоже, тот так и остался на зарядке дома.
— Ну и ладно. Некому звонить. Старшие были на Пасху, не соскучились ещё. А Степка вчера отзвонился, что мать встретил, — руки мужчины, загоревшие на солнце, с тонкими «музыкальными» пальцами, спокойно легли на колени., прижав колышущуюся на легком тёплом ветерке рясу.
Утомленный ранней майской жарой день сходил «на нет», заменяясь прозрачными майскими сумерками, всё оживало после пыльного дневного зноя и к вечеру одурело застыло в предвестии летней роскоши тепла и цветения.
Высокий и сухопарый, священник легко встал и не торопясь пошел к тропинке, ведущей с холма вниз.
— И тогда тоже стояла такая же жара, только тогда-то уже на июнь перевалило. Хорошо, что гравия подсыпать Степан распорядился, хоть старухи теперь не будут скользить тут по спуску. Такое простое дело, а денег уйма ушла. Дорого всё стало.
Надо же, помню всё. Видно правду говорят, что суждено — того не минуешь. Не минуешь, как ни крутись, — он хмыкнул, покачивая головой, и осторожно пошел вниз, гравий под ногами ещё шатался, не улежался. — Как вчера было…. Жизнь пролетела, как рукой махнул…. Тогда-то бегом сбегал под горку…не как сейчас. Сорок с лишним лет, как и не было. А тот день, как вчера был… — он, прикрыв рукой глаза от солнца, снова отыскал свою крышу…
Глава 2. Надежды юношей питают
Двигатель работал ровно и сильно, чувствовалась мощь великолепной темно-вишневой «Явы», с хромированными деталями, ярко сверкавшими на солнце — предмета зависти всех пацанов их большого старого двора. Скорость, как и раньше, приносила чувство свободы.
Ларик, пока служил, часто думал о таком вот мгновении, когда только ты и ветер, и километры, проглатываемые колёсами, лужи на дорогах и перелески по краям дороги, и этот дурманящий запах поля, травы, дождя и сила в руках. Ларик опять ехал далеко за город к своим бабулям, рубаха на спине надувалась пузырём, встречный теплый ветер сильно бил, иссушая и выветривая кожу лица.
На последнем светофоре города Ларик притормозил на желтый. Солнце почти склонилось к закату. Он не торопился, он наслаждался и этой минутой ожидания. Он вообще последнее время наслаждался жизнью и абсолютной свободой.
Справа послышался вскрик и матерная ругань, Ларик оглянулся. Парень, явно пьяный, на обочине пересекающей дороги вырывал у девушки тряпичную сумку из рук. Толкнув девчонку, он бросился наутек по тропинке в сторону пригородного поселка. Не раздумывая, Ларик, забыв о кодексе чести крутого «водилы» начисто, рванул с места на красный. Парня Ларик догнал в мгновение ока, хотя тот, услышав треск мотоцикла, и попытался уйти в высокие кусты ивняка справа от тропинки.
Чтобы остановить беглеца, Ларик «ткнул» его слегка передним колесом и парень с пьяным воем свалился, неловко взмахнув руками.
Ларик соскочил с мотоцикла, заорав: «Ну и чо? Куда бежишь, сука
