десятков в Ленинграде сама уже сделала и знаю, что сама могу починить, а для чего других врачей звать… более опытных. А Ивану Михайловичу скажите, что если у него вопросы будут, то я на них после школы отвечу — а сейчас я все же спать пойду. И если не сложно, то разбудите меня в половину восьмого: все же немного понервничала, устала, так что сегодня подольше посплю.
— Вы там в Ленинграде все такие… железные? Четыре с половиной часа тебе — это уже «подольше»… Ладно, разбужу. И завтрак тебе в палату принесу чтобы ты время не теряла на столовую. Иди уже… докторша недоделанная!
Глава 4
С милиционером Таня Ашфаль свою работу закончила. А вот Шэдоу Бласс решила, что работа лишь начинается. Не то, чтобы ее хоть как-то взволновали грабежи на железной дороге, но… Вокруг люди вкалывают, не щадят здоровья, помогая родной стране — а кто-то этих людей убивает ради мелкой личной выгоды. Вдобавок, когда какие-то личности развлекаются стрельбой на улице, есть шанс словить случайную пулю, небольшой — но и его игнорировать нельзя. А раз уж такая стрельба — непорядок, который пресечь нетрудно (для нее, Шэдоу Бласс, нетрудно), то необходимо это и сделать. Да и навыки восстановить лишним не будет. Конечно, потерять такие навыки — это из области страшных сказок, однако проверить не мешает. Все же новое тело…
Это тело через два месяца интенсивного восстановления весило уже почти тридцать четыре килограмма. По медицинским нормам — это уже не «чрезвычайно низкий», а просто «низкий» вес, до нормы еще десяти килограммов не хватает. Но жить уже можно, и даже кое-что сделать можно. А если при этом еще и мышцы определенные целенаправленно тренировать…
Однако июнь — не лучший месяц для подобных мероприятий. Ведь ночь коротка, а работать, когда светло — не самая лучшая идея… хотя бандиты-то «работают». Но если проблему требуется решать кардинально, то и подготовиться нужно качественно — а в качестве подготовки все же стоит мышцу подкачать. И тут снова появилась работа для Тани Ашфаль, тем более что летом и времени свободного стало побольше, и на рынке кое-что появилось. За деньги появилось, причем за деньги более чем приличные — но с деньгами внезапно у девочки Тани стало совсем хорошо…
То есть не то, чтобы уж совсем — но на продукты, покупаемые на рынке, они появились. Пулеметному заводу за «изобретение» гранулятора перепала какая-то приличная премия, а директор, порасспросив народ, решил, что та, кто чуть ли не заставила его заводчан изготовить, тоже достойна вознаграждения. И после долгого и обстоятельного разговора с комсоргом механического цеха он и размер вознаграждения определил. В общем, девочке Тане досталась довольно немаленькая часть денег, присланных из Москвы для поощрения изобретателей: семь с лишним тысяч рублей. Заметно больше годовой зарплаты заводского рабочего — но доктор Ашфаль решила, что уж на месяц-то «правильного питания» этих денег хватит.
Потихоньку дни становились все длиннее — и все больше времени школьники проводили на заводе. Это в школу можно не ходить когда огороды не вскопаны — а работу прогуливать просто неприлично. Ведь завод не веники вяжет, а пулеметы делает. К тому же большая часть школьников мечтала «мобилизоваться» в заводское ФЗУ — и «рекомендация с работы» могла этому очень сильно поспособствовать. А если рекомендации не будет, то ребят вполне могли мобилизовать в другие училища, не столь престижные. И только сейчас Таня узнала, что выпускники школ, семилетку закончившие, поголовно подлежат именно мобилизации. Трудовой, как раз в фабрично-заводские училища — но в планы Шэд такое явно не входило. В законе была лишь одна лазейка (точнее, их было три, но всерьез можно было рассчитывать лишь на одну: продолжение обучения в старшей школе), но и при этом резко ограничивалась свобода передвижения по стране. В принципе, все это было понятно: война идет, страна остро нуждается в трудовых резервах — но Шэд это сильно не нравилось.
Не нравилось, да и в ФЗУ мобилизовываться она категорически не желала — но на завод работать ходила. Потому что там есть механический цех и просто горы сломанного оружия. Шэд уже прибрала случайно завалявшийся в груде присланных с фронта трофеев странный пистолетик размером с ладошку Тани Серовой и смешным калибром в шесть с третью миллиметра. И к нему даже имелось четыре патрона — но эту игрушку она припасла исключительно «на крайний случай». А для основной работы она тихо и методично делала себе то, что на вопрос мастера цеха обозвала «малый хирургический набор». То есть мастер и увидел лишь пару причудливых скальпелей, несколько крошечных зажимов и ножницы очень необычной формы — но слухи о том, что эта странная девочка в госпитале иногда и операции самостоятельно делает, уже успели просочиться, так что он лишь кивнул, позволив Тане резвиться у верстаков и дальше. А вот другие игрушки Таня не показывала вообще никому — просто людям вообще не надо знать, что такие игрушки существовать могут.
Что же до странности — когда волосы у нее немного отросли, Таня попросила одну медсестру, до войны работавшую парикмахером (да и в госпитале периодически занимающееся привычным делом) ее постричь. Аккуратно, убрав «старые волосы» — после чего на голове у нее остались лишь «новые». Снежно-белые. Врачи и медсестры, глядя на нее, лишь кивали головами и думали про себя, что же девочке пришлось пережить, чтобы стать совершенно седой, а школьники просто прозвали ее «Белоснежкой» и больше внимания на ее волосы не обращали. Да и в городе люди очень быстро привыкли, вдобавок из вежливости вообще старались на нее не пялиться. Ну, почти все старались…
Четырнадцатого июня Таня сильно задержалась на заводе: мастер попросил ее помочь с подгонкой запоров затвора пулемета. Просто двое из рабочих, которые этим занимались, заболели, а план-то выполнять надо! В принципе, работы была несложной, просто требовала внимания и усидчивости (а так же прямых рук и хорошего глазомера), поэтому ей обычно занимались уже достаточно опытные люди. Но матер-то видел, какие непростые инструменты девочка для своей медицины делала, так что в том, что она с работой справится, не сомневался. Таня тоже не сомневалась — и работу выполнила, но остальные рабочие, зная, что их товарищи еще пару дней на заводе не появятся, решили «поработать в задел» — и девочка подумала, что и ей стоит потрудиться сверхурочно. Так что в госпиталь она пошла уже в двенадцатом часу.
Когда она пересекла железную дорогу, на ее пути появилось трое парней. Давно уже не школьников, и к тому же изрядно пьяных. Увидев Таню, один из них рассмеялся и каким-то блеющим голосом обратился к ней:
— Белоснежка! А пойдем-ка с нами! Мне кажется, что нам сегодня по пути.
— Вы, вероятно, ошиблись, — как можно спокойнее ответила ему уже Шэд, — я вовсе не в жопу иду.
— А она еще и грубит! — воскликнул другой парень. — Девка, ты на кого голос повышаешь? Раз мы хотим, то ты пойдешь с нами! — и в руке у него появился нож…
Утром пятнадцатого в городской милиции все стояли на ушах: возле железной дороги спешащие на завод рабочие обнаружили три трупа. Два из них при жизни были хорошо милиционерам известны, а третьего опознать не смогли — хотя, судя по форменным ботинкам, он был по крайней мере из семьи железнодорожников. А по первым двум начальник милиции точно убиваться бы не стал: оба были уже дважды судимы и жалобы на них в милицию поступали не по одному разу в неделю. Наверное, повздорили с такими же, с фатальными последствиями — но кое-что в этих покойниках казалось странным.
Очень странным: хотя все трое оказались вооружены пистолетами, а двое еще и ножами — незнакомец и один местный были убиты просто сильными ударами в шею, настолько сильными, что у обоих был сломан кадык. А вот третий — у него было разбито буквально в фарш причинное место, но, по мнению срочно приехавшего из Владимира специалиста, умер он не из-за этого:
— Тут на теле есть очень интересные повреждения, вот, сами смотрите: как будто ему кувалдой в грудь ударили, хотя и не очень сильно. Я думаю, что у него после такого удара сердце просто остановилось, скорее всего от сильного испуга.
— Кувалдой? Какой кувалдой?
— Я уж не знаю какой. Но след квадратный… почти квадратный, края слегка закруглены. Рядом с телом ничего похожего не обнаружено?
— Ничего. И, похоже, это убийство раскрыть не получится: их уже холодными нашли, а ночью мимо станции не меньше десятка эшелонов прошло…
